Никейский символ. Утверждение полноты божества Иисуса Христа, страница 11

Итак, даже сегодня нам вряд ли удастся избежать тех проблем, которые возникли в эпоху арианской смуты. Придется либо идти по стопам Ария, либо следовать за Афанасием – и третьего пути быть не может. К сожалению, слишком часто уроки четвертого столетия оказываются незаслуженно забытыми. Даже за последние несколько сот лет появлялось несколько различных форм арианства, похожих друг на друга своей поверхностностью; при этом Церковь, как это ни удивительно, каждый раз оказывалась не готовой и даже не желающей встретить их во всеоружии. Похоже, что вместо этого гораздо проще было либо вставать на удобную позицию грубого либерализма, готового восхищаться любой новой версией древней ереси как dernier cri* (до тех пор, пока не появится что-нибудь поновее), либо уйти в ортодоксию, повторяющую древние формулы без какого-либо убедительного и связного раскрытия содержащихся в них глубины и силы. Наиболее беззащитным оказалось протестантское богословие, так как ему, похоже, присуща патологическая неспособность признать, что большинство фундаментальных вопросов уже было задано и убедительный ответ на них уже был дан еще до реформации. Нетрудно показать, что, например, успех современного арианства в Великобритании является следствием популярного в семнадцатом веке боевого клича: «Единственная религия протестантов – это Библия, и только Библия!»[35]; при этом нет нужды говорить, что этот лозунг означал вовсе не то же самое, что sola Scriptura реформации. К тому времени ортодоксальные христиане уже давно перестали учиться у отцов четвертого века и, в результате, оказались неспособными противопоставить что-либо арианским аргументам зарождающегося унитарианства. И хотя большинство протестантских церквей смогло в общих чертах сохранить свою ортодоксальность, исповедание веры в божественность Христа зачастую стало восприниматься ими как некая странная формальность, пережиток прошлого, старомодная традиция, которая соблюдается скорее по инерции, нежели в силу каких-либо убеждений. Поэтому появление книги «Миф о воплощенном Боге» является лишь одним из симптомов повсеместного оскудения классической христианской веры[36].

Арианская смута еще раз подчеркнула жизненную важность учения о воплощении. На протяжении столетий многие богословы, равно как и философы, стремились вернуться к практически тем же самым метафизическим представлениям об отношении Бога к миру, которые были изложены и сформулированы Арием. Подобные взгляды неизбежно приводят к тому, что доктрина воплощения начинает казаться логическим парадоксом, метафизической головоломкой, которую человек, если это ему по вкусу, может лишь принять (или не принять) на веру. В результате он начинает метаться между юродством «верований» и смутными исканиями чего-то более «философского» или «научного», что помогло бы ему окончательно справиться с этими устаревшими «мифами». Таким образом, в каждом подобном случае в качестве неявной исходной предпосылки выступает мысль о том, что утверждение о воплощении Бога во Христе противоречит здравому смыслу, что эти слова должны обозначать что-то другое, или вообще ничего не означать. В итоге, в самом сердце христианской веры появляется бурлящий водоворот стыда и сомнений, который смывает прочную и твердую основу, покоившуюся на исповедании «Единосущного Отцу»; и в конце концов и Бог, и сотворение, и искупление, и Сам Христос становятся все более призрачными и ускользающими иллюзиями в разверзающемся бесформенном хаосе.