Принцип свободы как основание общей теории регуляции. Универсальный принцип, "творящий" жизненный и исторический процесс, страница 3

М. Бахтин поясняет свою позицию, рассматривая понятие "остранение". Он пишет:

"Толстой вовсе не любуется остраненной вещью. Наоборот, он и остраняет ее только затем, чтобы уйти от нее, оттолкнуться от нее и чтобы тем резче выдвинуть положительно должное - определенную моральную ценность... Ни положительная, ни отрицательная идеологическая ценность не создаются самим остранением, только разоблачаются им. (...) Подобным вычитанием ничего положительно-нового, прибыльного приобрести, конечно, нельзя".

Как видим, проницательный М. Бахтин прекрасно подмечает оба момента (положенные нами как определение свободы) - отрицательный и положительный, но сразу же "гасит", снимает, растворяет первый момент во втором. Вместе с тем очевидно, что и в данном ряду взаимодействий отрицательный момент есть условие реализации положительного, т.е., говоря словами Бахтина, "перегруппировок и сдвигов внутри смыслового ценностного состава".

Таким образом, именно разрыв в потоке взаимодействий и есть прежде всего отрицательное определение свободы - "свобода от...", есть свобода в первозданном виде. Перефразируя Бердяева, можно сказать, что "свобода есть ничто" (но по отношению ко всему), что и составляет ее суть, ее квинтэссенцию. В то же время ее соотнесение с реальностью (свобода от чего именно) есть, видимо, ее положительное, т.е. содержательное, определение. Поэтому свободу (человека и человечества) следует понимать как противостояние, оппозицию человека (его сознания) и мира, бытия, необходимости в двух - отрицательном и положительном - определениях.

Причем исходным выступает момент отрицания (факт разрыва), так как именно он позволяет "оторваться" от бытия, реальности, необходимости, именно он выступает исходной точкой становления, изменения, новой линии (линий) эволюции, именно он создает возможность наполнения сознания, мысли положительным содержанием. Тем самым свобода выступает как средство и способ познания. Более того, в самом общем виде свобода выступает как способ становления и существования Человека.

Отсюда понятно также, почему тема свободы оказалась ядром всей философской и религиозной мысли. Приведем в этой связи еще одно высказывание Бердяева. "Проблема свободы, - считает он, - и есть в конце концов проблема отношений человека и Бога. Так она и ставилась в истории религиозной мысли... Думается, что учение о свободе должно быть освобождено от субстанциализма, потому что субстанция есть природа, природа же определяется необходимостью. Дух, в котором вкоренена свобода, не есть субстанциональная природа, и потому дух есть свобода, а не необходимость... Вопрос о свободе человека от Бога есть предельный вопрос о свободе. Им болела религиозная мысль христианского мира. И все же он не был разрешен с достаточной полнотой и глубиной. Нередко религиозная и философская мысль на последний вопрос о свободе человека отвечала утверждением свободы Бога, божественной, а не человеческой свободы".

Итак, если рассматривать свободу как исходный момент в становлении человека, то она выступает как необходимость "оторваться" от необходимости (в ее обычном для философии значении). Иными словами, чтобы познать мир (необходимость), человек должен прежде всего стать свободным; свобода должна превратиться в необходимость, и лишь потом она может служить познанию природы, бытия, объективных причинно-следственных связей.

Таким образом, применение результатов, полученных Пригожиным и Стенгерс в их области исследования, позволяет переосмыслить понятие свободы в приложении к человеку, нащупать ту узловую точку, где имеет место качественный переход. А далее появляется возможность глубже понять исходную суть философских и религиозных исканий, в какой-то мере подойти к разрешению исходного парадокса, определившего становление человека и историю человеческого общества.