Место и роль человека в системе современных производительных сил. Человек как субъект и объект«Научно-технической цивилизации» в технократической теории Х.Шельского, страница 9

Во второй половине 70-х годов в западной лите­ратуре о технике, прежде всего в ФРГ, явственно оп­ределились тенденции противопоставления технокра­тическим концепциям, словно развивавшимся в исто­рическом и социальном вакууме, иного подхода к проблемам научно-технического развития, при котором, в первую очередь, принималась бы во внимание данная историческая эпоха, система ее культуры в целом как обусловливающая специфику техники этого историче­ского периода и отношение к ней общества. Наряду с концепциями развития науки в форме парадигм дела­ются попытки выделения «парадигм» в истории интер­претации обществом феномена техники и ее задач, подчеркивается историческая условность того или иного направления, которое принимает развитие техни­ки, его контингентный характер. При этом следует от­метить, что «историзм», четко обозначившихся в такой форме в литературе последнего периода, по сути не более историчен, чем загадочная «поступь» разворачи­вающей самое себя сквозь века техники у Хайдеггера. История техники в большинстве работ последних лет рассматривается, как и прежде, вне связи с развитием материального производства, материально-технической базы общества, с уровнем экономики, без учета, в пер­вую очередь, конкретной общественно-экономической формации и отношений, которые складывались между людьми, будучи обусловленными присущим данной формации способом производства. Это, разумеется, препятствует выявлению действительно определяющих закономерностей в развитии техники.

Однако вместе с тем в западной литературе послед­них лет можно обнаружить и ряд верных критических замечаний, вскрывающих существенные методологиче­ские пороки техницистской теории, ложность ее посту­латов. Явственно определившаяся тенденция послед­них лет - рассматривать технику, ее специфику, зада­чи ее развития в историческом контексте, в связи с другими социальными и культурными явлениями эпо­хи, - приводит к подрыву апологетического отношения к «имманентным возможностям» технического и науч­ного прогресса как независимой переменной, обособ­ленной величины, по отношению к которой социальная система оказывается лишь функцией, а институты об­щества и сам человек выступают как объекты непре­рывной трансформации, навязываемой «техническим императивом» эпохи.

Непризнание материалистического подхода к исто­рии, мировоззренческая ограниченность буржуазных теорий науки и техники препятствуют всестороннему выявлению их подлинной роли в истории человеческой цивилизации: роль их так или иначе мистифицирует­ся. Все же к исследованию феномена техники привле­кается все больше внетехнических факторов. Акцент же на исторической обусловленности всякой концептуализации техники, на различиях в трактовке ее задач и возможностей позволяет критикам технократии на­стаивать на безосновательности апологетики в адрес используемых капитализмом возможностей науки и техники как единого, универсального будущего для человечества, без учета человеческого, социального, субъективного фактора творимой сегодня истории. Между тем, обращение к истории, как подчеркивается в буржуазной литературе о науке и технике в послед­ние годы, дает увидеть, прежде всего, «нерациональ­ные предпосылки нашей кажущейся абсолютной ра­циональности».

X. Шельский не без основания видел в разрыве исторического и технического знания одну из трудно разрешимых проблем современной буржуазной науки и идеологии («решить эту дилемму, - писал он, - пало сегодня на долю Запада»). В настоящее время эта дилемма, - вопреки тезису Шельского об очевидном разрыве философской рефлексии с историей, - явно решается вновь в пользу исторической ориентации зна­ния. Это продиктовано наряду со многими факторами необходимостью преодолеть ограниченный, односто­ронний взгляд на технику.

Необходимость исторически подойти к феноменам техники и науки связывается западными философами с внутренним кризисом, переживаемым самой наукой. Так, в работе «Критика научного разума» К. Хюбнер утверждает, что науку сегодня характеризует «слом­ленное сознание собственной легитимности». Работа, опубликованная в 1978 г., содержит резкую критику футурологии ввиду того, что будущее, согласно Хюбнеру, - это, в отличие от историзма, единственное временное измерение, на которое ориентируется техно­кратическое сознание.

Хюбнер стремится все внимание уделить историче­ской изменчивости связанных с наукой и техникой представлений и норм, целеполаганий общества, ука­зать на зависимость отношения к технике от комплекса социокультурных установлений и традиций и т. п. Указанная работа свидетельствует, прежде всего, о кризисе философских «опор» техницизма.

Основная идея Хюбнера - это идея контингентности, необязательности той формы научно-технической рациональности, которая составляет отличие современ­ных науки и техники, того модуса их существования, который сейчас утвердил себя в западном обществе. Доказательству этой контингентности, необходимости исторического подхода и релятивности наших совре­менных представлений должна, по мнению Хюбнера, служить вся используемая им методология, предло­женные им категории исторического анализа.

Хюбнер выделяет в истории ряд крупных культур­ных комплексов; преемственность здесь играет весьма незначительную роль. Каждый такой комплекс есть «системное множество». «Системное множество» Хюбнер вводит как категорию историче­ской науки и предлагает подразумевать под ним «структурированное множество частью современных, частью наследуемых систем, находящихся в многооб­разных связях между собой, в кругу которых та или иная человеческая общность движется к определенному моменту истории». Он насчитывает семь «зако­нов исторических процессов», а основным двигателем истории считает неизбежные несоответствия систем внутри множества: отсюда - мутации системных мно­жеств. Постоянного роста не существует.