Место и роль человека в системе современных производительных сил. Человек как субъект и объект«Научно-технической цивилизации» в технократической теории Х.Шельского, страница 2

Во всех случаях реализация возможностей, которые заложены в автоматизации, представляется          западным теоретикам чем-то отдаленным, ибо, пишет, в частности, Ж. Фридман, нельзя не видеть, что «на­ряду с техническими предпосылками, которые так завораживают наших мистиков автоматизации, здесь высту­пают в качестве первостепенных социальные условия, без изменения которых новая технология может при­носить плоды лишь в отдельных редких случаях». Та­ких «мистиков автоматизации» имел в виду и Поллок, возражая против изображения грядущего как «мира техников, администраторов, художников и ученых в котором лишь меньшинство будет страдающей сто­роной».

Особенно ощутима эта глубокая неуверенность от­носительно будущего человека, развертывания его сил и способностей, его индивидуальности в работах Ж. Фридмана, одного из наиболее компетентных ис­следователей структур индустриального труда при капитализме.

Пессимистические взгляды французского социолога на перспективы преобразования труда и образа жизни в результате автоматизации изложены им в фундамен­тальном исследовании «Раздробленный труд», в разде­ле под характерным заголовком: «Техника отпускает человека: куда ему деться?...» Эта тема бесприютно­сти современного человека, пусть даже движущегося навстречу своему освобождению (хотя эта перспектива выглядит в работах Фридмана если не иллюзорной, то, во всяком случае, чуть брезжущей вдали, где-то на гра­ни действительности и вымысла), - антропологический лейтмотив социологических  исследований Фридмана.

Фридман глубоко убежден в том, что труд - одна из важнейших потребностей человека: именно в труде, в непосредственном производственном процессе, протекающем с участием человека, реализу­ются его способности, сноровка, художественные на­клонности. Труд конституирует взаимоотношения с другими людьми дает необходимое ощущение                    сопринадлежности коллективу. Эпоха машинной индустрии, нещадная эксплуатация капитализмом человеческих ресурсов, и особенно рационализированное конвейер­ное производство - сделали современный индустриаль­ный труд, достигший предельной раздробленности (что окончательно свело участие отдельного рабочего в про­изводственном процессе к бессмысленным автоматическим навыкам), патологической производствен­ной деятельности. Это становится совершенно очевид­ным при сопоставлении его с разносторонностью чело­веческой натуры.

Явственно намечающиеся в настоящее время  в промышленности тенденции, делающие на современном уровне технологии все более выгодными и эффективными интеграцию задач, постепенную ликвидацию не­которых неквалифицированных форм труда, расширение круга навыков, распространение типа многостороннего специалиста и другие, представляют собой, по Фридману, определенный прогресс, не ис­торически единственно возможный в истории безаль­тернативный процесс, которому не видно конца, а переходную форму общественного труда.

В то же   время Фридман сдержанно оцени­вает перспективы, с которыми многие социологи, в ча­стности во Франции, связывают ожидания радикальных перемен в ситуации человека. Это, прежде всего, проблема досуга. Фридман сомневается в том, что перемещение присущей человеку потребности в самоутверждении (что, разумеется, может быть реализовано лишь в полной, многосторонней, не регламентированной ритмом и рамками        современного производства жизне­деятельности) в сферу «досуга» будет действительно равноценной компенсацией потери удовлетворения от труда.

Фридман убежден в первостепенном значении труда для человека, для ощущения им осмыслен­ности, полноценности своей жизни. Версия «взаимодополняющего» развертывания человеческих сил и спо­собностей в "облегченном" технологически труде наря­ду со все более «серьезным», насыщенным, ставящим перед человеком все больше духовных задач досугом представляется ему недостаточно убедительной. Цен­ности самого производительного труда для человека по-видимому ничто заменить не может, и важно, чтобы именно этот труд был вновь очеловечен. В уси­лиях, направленных на то, чтобы комфортабельно об­ставить раздробленный и не представляющий интере­са для исполнителя, т. е. по сути дегуманизированный, труд на современном капиталистическом предприятии, Фридман усматривает тенденцию к увековечению от­чуждения индустриального рабочего в труде. Положи­тельно оценивая значение отдельных мер, - например улучшение психологической атмосферы и т. п., - Фридман в то же время подчеркивает, что само смещение внимания с труда на то, что им не является, должно быть отнесено к симптомам дальнейшего от­чуждения.

Чтобы труд действительно был подчинен операто­ру, подчеркивает Фридман, этому труду должна быть возвращена ценность троякого рода: социальная, интел­лектуальная и моральная. Между тем на современном капиталистическом предприятии налицо все признаки отчуждения труда. Это прежде всего его обезличенность вследствие предельного упрощения и стандарти­зации операций, чувство «взаимозаменяемости», ано­нимности у исполнителей, глубокая неудовлетворен­ность, связанная с невозможностью довести какую-ли­бо работу до конца.

Становится все яснее, что тенденции развития современной НТР, подготовка технических средств для перехода от производства машинного к комплексно-автоматизированному настоятельно диктуют изменение определяющих капиталистическое общество форм соб­ственности и распределения.

Так, Фридману настолько очевидна недальновид­ность утопий, где «прекрасное будущее» слагается из одних технических величин, что, касаясь получивших в 60-е годы во Франции большое распространение технократических теорий автоматизации, он с горечью за­мечает: «Достоинства автоматизации огромны. Но эта программа требует столь глубокого экономического и социального обновления, что она равнозначна революции». Те же, кто связывает с автоматизацией в буржуазном обществе возможность ликвидации раздроб­ленного труда, возрождения его ценности как содержательной человеческой деятельности, по Фридману, безотчетно оперируют фикцией «радужного Государст­ва будущего, где все проблемы (включая социальные, неотделимые от полного использования возможностей технического прогресса) окажутся разрешенными».