Никейский символ. Утверждение полноты божества Иисуса Христа

‛Ομοούσιος τω˛̃ πατρί:

Единосущный Отцу.

Dr. Alasdair I. C. Heron

University of Edinburgh

В качестве заголовка этой статьи взяты именно те слова, которыми Никейский собор в 325 г. выразил свое утверждение полноты божества Иисуса Христа: Он есть ο‛μοούσιος – единосущный Отцу. С тех пор на протяжении всех последовавших столетий Церковь на Востоке и на Западе повторяет это утверждение этими же самыми словами. Но что именно означает эта фраза, насколько верна ее формулировка, насколько она необходима или даже полезна? Эти вопросы возникли сразу же, еще в четвертом веке; они непрерывно звучали на протяжении столетий и раздаются и по сей день. С одной стороны, можно критиковать термин ο‛μοούσιος за то, что он неудачный, расплывчатый и небиблейский. С другой стороны, можно продолжать его повторять, не взирая на все эти недостатки, коль скоро в нем содержится нечто крайне важное. И раз уж существуют эти две противоборствующие точки зрения, то нам стоит еще раз попробовать разобраться в той ситуации, в которой этот термин стал отличительным признаком православного христианства, и попытаться прояснить его значение и употребление. Поскольку в одной статье невозможно охватить всю историю этого слова[1], мы сосредоточимся лишь на трех основных вопросах: каким образом слово ο‛μοούσιος было предложено к обсуждению на Никейском соборе; что представляла из себя арианская христология, против которой и был выдвинут этот термин; и каким образом отстаивал это слово Афанасий – главный защитник никейского православия середины четвертого века.

Никейский собор сформулировал свое учение в тексте символа веры, который должен был послужить стандартом православного вероисповедания. Этот символ 325 года отличался от того, который широко известен сегодня под названием «Никейский символ»*. Последний, скорее всего, является более поздней компиляцией времен Константинопольского собора 380‑381 гг., и в него вошла часть текста из символа, принятого в Никее в 325 году[2]. В первом символе содержались следующие слова:

Веруем во единого Бога…

И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, рожденного от Отца, единородного (μονογενής), то есть из сущности (ου’σία) Отца, Бога от Бога, света от света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, не сотворенного, единосущного (ο‛μοούσιος) Отцу, чрез Которого все стало быть…

Ключевыми фразами, выражающими характерные для Никейского собора акценты, являются следующие: «то есть из сущности Отца… Бога истинного от Бога истинного, рожденного, не сотворенного, единосущного Отцу». Все вместе они указывают на то, что Сын Божий воистину есть Бог, то есть настоящий Сын, а не созданное существо, что Он, таким образом, не «сотворен», но «рожден», и коль скоро Его сущность имеет свое начало в сущности Самого Отца, то сущность у Отца и Сына одна и та же. В этих утверждениях заключена позитивная часть никейского вероучения. Негативной частью стало отрицание арианской христологии, выраженное в оросе, непосредственно следующем за символом:

Говорящих же, что «было некогда, когда Его не было» и что «прежде рождения Его не было», или что Он начал быть из не сущего (ε’ξου’κο’́ντων), или утверждающих, что Сын Божий из другого существа (υ‛πόστασις) или сущности (ου’σία) [т.е. не Отца], или сотворенный, или изменяемый, или преложимый, кафолическая и апостольская Церковь анафематствует.

Фраза «единосущный Отцу» сосредоточивает в себе и акцентирует все вышеприведенные позитивные и негативные утверждения. Она не появилась сама по себе, и не может быть правильно истолкована в отрыве от них. Более того, никейскую позицию можно оценить по достоинству только в противопоставлении с позицией самого Ария2а.

Арий был пресвитером в Александрии, и там же он впервые заявил о своем несогласии с учением своего епископа Александра. Ему казалось, что Александр недостаточно четко понимает особенность статуса Сына Божия, игнорирует различия между Отцом и Сыном и рискует впасть в савеллианское смешение Божественных Лиц. Арий, наоборот, настаивал на резком разграничении. Он изложил суть всего дела в письме своему давнему соученику епископу Евсевию Никомидийскому незадолго до начала собора:

…епископ сильно притесняет и преследует нас, и делает все возможное против нас, пытаясь изгнать нас из города как безбожных людей за то, что мы не соглашаемся с ним, когда он всенародно говорит: «Отец всегда, Сын всегда», «вместе Отец и Сын», «Сын сосуществует Богу нерожденно (α’γεννητω˜ς)», «Он - вечный рождаемый» и «нерожденно-рожденный (α’γεννητογενής)», «Бог ни мыслию, ни чем иным не предшествует Сыну», «Бог всегда, Сын всегда», «Сын из Самого Бога»… Что же мы говорим, мыслим, и учим? Сын не нерожденный (α’γέννητος), и ни в каком смысле не есть часть Нерожденного, и никакого другого существа (υ‛πόστασις), но что Он был создан по воле [Божией] и совету прежде времен и прежде веков совершенным, божественным, единородным (μονογενής), неизменяемым. Но прежде, чем Он был рожден, или сотворен, или назначен, или основан, Его не было; ибо Он не был нерожденным. Нас преследуют за то, что мы говорим: «Сын имеет начало, а Бог – безначален». Вот за что гонят нас…[3]