Кристаллизация этнической идентичности в процессе массовых этнофобий в Российской империи (2-ая половина XIX века)

КРИСТАЛЛИЗАЦИЯ

ЭТНИЧЕСКОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ

В ПРОЦЕССЕ МАССОВЫХ ЭТНОФОБИЙ

В РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ

(2-ая половина XIX в.)

Л. Гатагова

Речь пойдет о процессе кристаллизации русской этнической идентичности сквозь призму этнофобий. Как явления массового порядка, охватывающие большие группы людей, этнофобии в той или иной мере оказывали воздействие на сложные процессы этнического самоопределения внутри «многонародной» империи, действуя наряду со многими другими, в том числе и сугубо позитивными факторами. Последние для совершения акта самоидентификации представляются столь же значимыми, сколь и феномен сугубо негативного порядка, составляющий предмет данного исследования.

Применительно к такому сложному полиэтническому и мультикультурному конгломерату, каким являлось Российское государство второй половины XIX столетия, с определенностью можно сказать лишь то, что в подавляющем большинстве своем российские народы дифференцировались исключительно по конфессиональной, либо династической, клановой, родовой или локальной принадлежности. При этом один человек мог иметь одновременно несколько ситуативных выражений своей идентичности. Дифференциация населения по национальной принадлежности утверждалась крайне медленно, так и не внедрившись окончательно в имперский организм.

Что касается этнической идентичности, то в данном контексте в это определение вкладывается не только понятие принадлежности, отождествле2

ния, но и понимание её, как формы социальной организации культурных отличий, как границ, как мобилизующего фактора. В наиболее выраженной степени в эпоху зрелой империи этническая идентичность была присуща полякам и финнам.

Относительно русских можно говорить о разном уровне этнического самосознания в разных слоях народа (имеются в виду т. н. обыденный и идеологический уровни). Крестьяне и мелкие горожане имели много больше общего с аналогичными группами иного этнического происхождения, нежели с собственным дворянством. Правящий класс и образованная часть российского общества являли собой достаточно высокий (так называемый идеологический) уровень этнического самосознания.

Известно, что первичной и доминантной самоидентификацией для русского крестьянского населения была конфессиональная принадлежность. То есть на вопрос «кто ты», среднестатистический крестьянин отвечал «мы православные». Эта доминантная идентичность традиционно закреплялась и на официальном уровне. В. Соловьев небезосновательно писал о русском государстве, что оно делает из церкви национальность и послушное орудие мирской власти (1). Всякий православный автоматически зачислялся в русские.

Этнический русский неправославного вероисповедания русским не считался.

Вторичной важнейшей самоидентификацией для русского народа выступала локальная принадлежность: «мы тверские, владимирские, рязанские, проч., проч».

Этническая самономинация практически отсутствовала в народной среде, и этим элитарное сознание разительно отличалось от массового.

Наряду с православной идентичностью, как консолидирующим фактором, русских — едва ли не во всех социальных слоях — объединяла имперская идентичность. Анализируя период зрелой империи, А. Каппелер утверждает, что традиционный династический имперский патриотизм все ещё оставался достаточно глубоко укоренившимся в массах населения (2).

3

Как известно, русские исторически были империообразующим народом.

И — в наибольшей степени, сравнительно с другими народами, отождествляли себя с империей. Последнее во многом объясняет имманентные особенности русского национального сознания, в частности, его социоцентризм, его глубоко этатистскую сущность (наряду с глубоко укоренившимся пространственным мировосприятием). Русскому национальному сознанию были свойственны ярко выраженные мессианские черты, идея избранничества, связанная с «бременем хранителей Третьего Рима», наследников византийской цивилизации и православного универсализма (3). Издавна искушаемое соблазном богоизбранности, особого предназначения, русское национальное сознание постепенно уверовало в свое мессианское предначертание, в свою цивилизаторскую миссию в отношении других народов. Предписанная извне роль со временем стала вполне органичным самоощущением.

Во второй половине XIX в. Российская империя пережила три массовых

(разной степени интенсивности) проявления этнофобий: полонофобию, германофобию и юдофобию. Исследователи по- разному характеризуют этнические фобии, рассматривая их в т. ч. и как проявления квазитрадиционных механизмов социальной регуляции. Эти рутинные механизмы социальной солидарности построены на принципе негативной проекции на «чужих» тех ценностей, которые не принимаются у собственной этносоциальной группы (4).