С помощью этих разработок, повышающих способность США к ведению войн, решался целый комплекс задач. Усиливая потенциал «первого удара», США вносили элемент неопределенности в отношения с СССР. Зная подозрительность советского руководства, его опасения утратить паритет, теоретики внешней политики США не сомневались, что Советский Союз втянется в гонку в сфере качественного совершенствования вооружений, в которой Америка, благодаря мощному научно-техническому потенциалу, будет иметь преимущества. Предполагалось, что США используют возможность создания новых систем оружия в качестве козыря на переговорах.
При этом в вопросе о том, насколько реальна на деле возможность создания новых видов вооружений, также присутствовал элемент блефа, дезориентации оппонента. Как утверждал бывший министром обороны США в республиканской администрации Д. Форда Д. Рэмсфилд, «системы оружия могут представлять ценность в качестве козыря для торга, если имеется серьезная необходимость иметь их в арсенале США. Разработка систем оружия только для того, чтобы выложить их на стол переговоров, была бы неразумной. Советский Союз ничего бы не сделал для остановки таких программ. Политика США предполагает разработку только таких систем оружия, которые оправданы военной необходимостью. Только серьезные программы могут стать козырем для торга <…> То, что выглядит только козырем, не станет серьезной программой и не будет эффективным козырем».
Таким образом, речь шла о создании программ, которые выглядели бы убедительно для советского руководства и были способны при определенных условиях трансформироваться в реальные системы оружия. При этом с середины 1970-х гг. США все чаще использовали метод «увязок», когда в обмен на те или иные уступки требованиям СССР в военно-стратегической сфере выдвигались пожелания изменения политики в иных вопросах (в отношении региональных конфликтов, гуманитарных проблем и т.д.).
Естественно, чем большую заинтересованность, по соображениям экономического, идеологического, внутриполитического порядка, проявлял СССР в заключении тех или иных соглашений, тем легче было оказывать на него давление. Г. Киссинджер, характеризуя ситуацию конца 1980-х гг., писал: «Советскому Союзу требовалось немедленное высвобождение, причем не просто от напряженности, но от давления экономического характера, особенно из-за гонки вооружений <...> При данных обстоятельствах переговоры по вопросам контроля над вооружениями становились средством оказания давления на непрочную советскую систему».
Большие надежды на переход от «холодной войны» к почетному миру в конце 1980-х гг. в СССР возлагались на идеи «нового политического мышления» М.С. Горбачева. Они предполагали возможность продвижения к модели безъядерного и ненасильственного мира, в котором спорные вопросы межгосударственных отношений решались бы на основе норм международного права, компромиссов, признания первостепенными тех общих для всех народов интересов, которые связаны с обеспечением выживания человечества.
Уязвимость концепции «нового политического мышления» состояла в том, что ее авторы исходили из классического противопоставления войны и мира, полагая, что неприемлемость ядерной войны не оставляет иной альтернативы, кроме упрочения мира. Теоретиками внешней политики США ситуация воспринималась иначе. Ими признавалось наличие общих интересов в предотвращении глобальной ядерной войны, достижении мира в отдельных очагах локальных конфликтов, развитии взаимовыгодного сотрудничества в решении проблем экологии, освоении космоса и т.д. Однако наличие таких интересов не рассматривалось как нечто несовместимое с продолжением соперничества в других сферах взаимоотношений двух сверхдержав.
Уважаемый посетитель!
Чтобы распечатать файл, скачайте его (в формате Word).
Ссылка на скачивание - внизу страницы.