С.М.Соловьев и В.О.Ключевский - центральные фигуры пореформерной отечественной историографии, страница 6

В лекциях по методологии науки Ключевский представил значительно более полную в сравнении с Соловьевым характеристику родовой организации общества. Он полагал, что со времени Владимира Святославича в народном быту под влиянием торговых и колонизационных процессов ее сменила соседская община ("промышленные округа"). Однако здесь же, явно противореча себе, Ключевский выражал согласие со спорной даже в начале 1850-х годов гипотезой о "старых" (родовых) и "новых" (княжеских) городах и вслед за заключениями магистерской диссертации Соловьева 1845 г., которую оценивал всегда исключительно высоко, выводил объяснение причин политического своеобразия новгородской истории (21).

Ученые выступали против выделения варяжского периода отечественной истории, ибо пришельцы в скором времени были ассимилированы туземцами. Они сходились и во мнении, что призвание (или завоевание) не привело к установлению на Руси феодальных порядков, аналогичных западноевропейским. В этом им виделся источник своеобразия истории восточного славянства. Однако, Ключевский, не всегда последовательный в решении этой проблемы, выдвинул в "Боярской думе" продуктивную для своего времени гипотезу об органичном вхождении вооруженных торговцев-скандинавов в среду местных "промышленников". Подобный подход давал возможность более логично, чем у Соловьева, объяснять генезис государственных отношений у славян из внутренних закономерностей их развития. Напомним, что Соловьев, считая славян подготовленными к принятию государства, все же полагал, что его институты были привнесены извне- варягами.

стр. 150

В традициях "Истории России" вся территория Киевского государства рассматривалась Ключевским как совокупная собственность княжеского рода. При минимальном вмешательстве Рюриковичей в "земскую жизнь" это обеспечивало политическую целостность страны. Единство же княжеского рода вплоть до начала XII в. поддерживалось условным характером его землевладения, второстепенной ролью земельной собственности дружины, родовым принципом в определении старшинства, выражавшемся в так называемом "лествичном" ("очередном") порядке наследования киевского стола. Этот последний пережиток родового быта в несколько трансформированном виде местничества просуществовал на Руси вплоть до конца XVII века. Общность трактовки сущности местнических споров у обоих ученых- еще одно свидетельство принципиальной близости их подходов к древнейшей истории восточного славянства. Ключевский обоснованно отдавал приоритет в разработке общей схемы русской истории IX-XVII вв. своему предшественнику.

Принципиальное согласие выражал он и с изложением в "Истории России" удельного периода. Вслед за Соловьевым его содержание Ключевский видел в обособлении "ветвей" княжеского рода, изживании родовых представлений общественного устройства вследствие появления частной земельной собственности у отдельных представителей семьи Рюриковичей. Носителями высшей власти над территориями теперь выступали не обезличенные "князья- наездники", а конкретные хозяева и владельцы. Однако, как и Соловьев, его последователь не связывал процессы развития удельной системы с зарождением феодальных отношений: в условиях крайней подвижности сельского населения его отношения с землевладельцами строились не на вассальной зависимости, а на личном договоре, в дополнение к этому- боярство так и не оформилось в "класс" привилегированных землевладельцев, а оставалось в положении служилых людей(22).

В полном соответствии с заключениями Соловьева Ключевский рассматривал последовавший за удельной раздробленностью процесс государственной централизации как механическое расширение великокняжеской вотчины ("собственно не государство, а хозяйство князя") - превращение удельных князей и бояр из "самостоятельных владельцев" и "вольных слуг" в "правительственных чиновников". Единичные ссылки на ее "народный характер" декларативны и не подкреплены соответствующей аргументацией. Схожа с соловьевской и представленная в "Курсе" картина возвышения Москвы, хотя оценки административных и военных способностей потомков Ивана Калиты еще более резки и нелицеприятны.