Свидетельства церковного предания. Церковная письменность второй половины 2 века, страница 7

Разными бывают причины, по которым какого-то текста нет в других списках. Во 2, 3 веке был соблазн арианства, почти весь Восток  отклонился  в  арианство,  чтобы не почитать Бога Сына единосущным Богу Отцу, а считать Его ниже, считать Его  только творением.  И  многие  тогда  этим соблазнялись, и может быть, иные переписчики боялись вносить этот текст  в  переписываемые тексты,  он их смущал, и они думали: как это: три - это единое? Ведь осознание истин христианства происходило постепенно,  все эти  истины  Церковь  постепенно  принимала,  осознавала - и о приснодевстве Девы Марии, о единосущии Троицы. Все это в  сознание  людей  входит  иногда  трудно, и мог быть исключен этот текст, но Церковь, вводя его по другим рукописям, не многим и, может быть, не таким авторитетным научно, свидетельствует, что этот текст истинный. И мы должны оставаться всегда при  мнении Церкви.  Если бы мы были учеными, если бы от нас зависело, какой текст вводить, а какой не вводить, тогда мы должны были бы строго научно, подумав и помолившись это делать, но  если  это наши Отцы сделали и донесли до нас, то это и есть критерий истины.

Сейчас у нас есть и славянский перевод Библии,  и русский. И учимся мы,  читаем по-русски,  а в церкви служим на  церковно-славянском языке. Это очень важно. И попытки переводить богослужение и чтение Священного Писания на русский язык - очень печальны.  Почему? Потому, что это просто обедняет наш язык. Ломоносов  в своем трактате о риторике говорит о церковно-славянском языке как о "высоком штиле". Это был наш язык,  который  находился  в  употреблении,  но это высокий штиль. Это вошло уже в нашу плоть и кровь. Как, например, можно сказать иначе "Устами младенца глаголет истина"? "Ртом  младенца  говорить  правда"? Это  совсем уже другое. Вот так, желая исключить церковно-славянский язык из богослужебного употребления, мы сами себя грабим и обедняем. Именно так надо нам учить  по-русски  Священное Писание,  чтобы  в  результате  этого изучения действительно слово становилось для нас глаголом, чтобы мы понимали, что эти слова - это Глагол Божественный, это не просто рот открывается  и закрывается - это уста глаголют истину. И все эти слова - особые слова, Божественные, и если мы понимаем то, что мы по-русски  учим, то мы будем в Церкви это с радостью и с пониманием, глубоким чувством произносить на  высоком  церковно-славянском языке.

Нам нужно непосредственно несколько слов сказать о каждом из четырех Евангелий.  Мы будем стараться соблюдать хронологию по всем четырем Евангелиям, но дело, конечно, не в хронологии, а в том, что Господь сказал, чему научил, что и как Он сделал. А что было сначала, а что потом - это не так важно. Одни Евангелисты  одно помещали сначала; другие - то же помещали потом, и тем самым свидетельствовали, что важно все, что есть, и хронология не столь уж и важна.

Вот Евангелие от Матфея.  Принято располагать его первым. Что мы знаем о нем? Мы знаем, что Матфей был мытарем, т.е. был тем, что являлось как бы синонимом  грешнику.  Мытарь  собирал подать  для  завоевателей,  для римлян. Будучи мытарем, трудно было остаться честным. Мытари откупали право собирать подати и пользовались своим положением, брали больше с населения. Завоевателям они отдавали определенную часть, как  договаривались, а себе старались брать больше. Их презирали за то, что они обдирали народ, за то, что они брали в пользу язычников, в пользу завоевателей.

"Проходя  оттуда, Иисус увидел человека, сидящего у сбора пошлин, по имени Матфея, и говорит ему: следуй за Мною.  И  он встал и последовал за Ним" (Мф. 29:9). Потом рассказывается, как там  был  обед в его доме, и как собрались там многие мытари и грешники, и как фарисеи уничижали все это собрание, удивлялись и говорили ученикам Господним: почему ваш учители есть с мытарями и грешниками? А Господь сказал им: не здоровые имеют нужду во враче, но больные.

И вот с тех пор Матфей (иначе он называется Левий) следовал все время за Господом. Историк Евсевий пишет,  что  Матфей проповедовал учение Христово сперва евреям палестинским, а потом он, вознамерившись идти к другим, изложил на отечественном языке  известное ныне под его именем Евангелие для того, чтобы христианам, от которых он удалялся, это писание могло  возместить недостаток его личного присутствия.