Свидетельства церковного предания. Церковная письменность второй половины 2 века, страница 4

- Ну, посмотрите,  - говорю.  - Разве же не очевидно вам, что все это записано достоверными  очевидцами?!  Ну,  скажите: зачем бы им писать о девочке-полудевице, что она, по воскресении, "начала ходить" по комнате?!  Не все ли равно: ходила ли, сидела ли (ср.Деян.29:40-41). Тавифа, воскрешенная апостолом Петром, "открыла глаза свои и,  увидев Петра, села. Он, подав ей руку, поднял ее..."  И,  однако,  эту деталь очевидцы заметили и записали. Святой .евангелист Марк, как известно, писал со слов своего учителя апостола Петра, который  был  при этом чуде с Иоанном и Иаковом (ст. 37). И их самих удивило это хождение: только что была мертвою, а теперь уже гуляет,  как здоровая.  Известно же,  что дети не любят сидеть,  а любят двигаться, делать что-нибудь. И Апостол объяснил именно этим: ей было тогда еще лишь "около 12 лет"... Девочка еще...  А потом: "дайте ей есть"... Другая замечательная деталь; хотя и ходила она по комнате, но за болезнь все же ослабла; и Спаситель и об этом позаботился. Ну, говорю, - скажите сами (вы - честная и умная девушка) - разве  не  очевидно всякому  непредубежденному  уму и сердцу, что это все действительно было? Ну разве же в самом деле не  "открылось"  и  вам, что все это - истина? А если истинны эти 2-3 стиха, то истинно и  все, что выше и ниже написано о Христе и об Отце Его и Духе Святом и вообще все то, что открыто в Евангелии о  том  мире?! Скажите сами.

- Да, это верно! - тихо подтвердила смущенная посетительница. - Это правда".

Но все это - историческая достоверность,  и живость изображения, и  действенность  -  все  это второстепенные доводы в пользу истинности Писания. И главное - это мощное свидетельство Предания.  И только когда оно есть,  это свидетельство,  мы тоже можем,  как митрополит Вениамин, взывать к чувствам честных умных  девушек,  потому что не на их же чувствах основывается истина, а чувства просто отвечают на то, что сказано Словом Божиим и что засвидетельствовано Преданием.

И вот чувство ответственности,  присущее  Церкви,  должно лежать на каждом ее члене.  Принять и передать другим. Два момента есть в хранении Предания.  Мы должны с детской  сыновней верой принимать то,  что нам предано,  то,  что уже сложилось, засвидетельствовано и скреплено духовной печатью Церкви.  И не только писания.

Вот, например,  жития святых.  Когда мы читаем о подвигах древних святых мучеников, у нас нет оснований сомневаться в их подвигах. Потому что Церковь сохранила это и донесла  нам.  Мы принимаем то, что сообщает нам Церковь. Но там, где что-то зависит от нас с вами,  от нашего мнения, там, где пока еще Церковь не  сказала  своего  определяющего мнения,  там мы с вами должны смотреть со всей строгостью  и  внимательностью,  помня слова апостола Павла: "Но каждый смотри, как строят".

Нам не нужно ни низких истин,  ни "нас возвышающего обмана". Нам нужна только истина, а ложь, даже благочестивая, есть только ложь. А если, например, в книге мы находим ложь как метод, то можем ли с доверием относиться ко всему остальному?

Можно привести пример. Есть такой писатель Сергей Нилус. У него есть  книга  "Святыня  под спудом".  Она начинается таким вступлением. Он говорит,  что в этой  книге  использованы  все сокровища Оптиной Пустыни,  все порождения ее духа,  ее жизни. И далее читаем: "Весь этот материал я облек в форму  дневников ныне почившего в Бозе одного иеромонаха Оптиной пустыни". Разве возможен такой метод при христианском православном подходе? Разве можно заведомо приписывать хоть какие-то слова тому, кто их  не писал, и такая методология заставляет и к другим произведениям писателя относиться как ко вторичным материалам,  как к благочестивой беллетристике, коль скоро метод писателя - облекать в вымышленную форму какие-то воззрения и взгляды и  таким образом их систематизировать.