История создания и издания цикла “Повести Белкина” А.С.Пушкина, страница 7

Пушкин, не желая напоминать о себе, отбросил эпиграф к повести «Выстрел» из «Евгения Онегина», заменил его не только эпиграфом из поэмы Баратынского «Бал», но и просил Плетнева найти второй эпиграф – из Марлинского. Пушкин по памяти ошибочно назвал не то произведение Марлинского, какое хотел: «Роман в семи письмах» вместо «Вечера на бивуаке». Плетнев нашел отдаленно походящие слова о дуэли в «Романе в письмах», но Пушкин исправил свою ошибку и дал эпиграф из «Вечера на бивуаке».

Эпиграф из оды Г. Р. Державина «Водопад» (у Державина сказано несколько иначе: «Не зрим ли всякой день гробов») подчеркивает смысл повести «Гробовщик»:  трезвое осмысление повседневной, окружающей действительности, как бы незначительна она ни была. В черновом оглавлении и в книге эпиграф к «Гробовщику» остался неизмененным, однако рукопись сохранила следы поиска эпиграфа к этой повести: на последней странице Пушкин выписал другой эпиграф: «А вот то будет, что и нас не будет. Пословица Святогорского Игумена», – видимо, так он хотел подчеркнуть другую сторону повести – иллюзорность описанных в ней событий. Однако ссылаться в печати на своего знакомого, надзирателя по селу Михайловскому и Святым Горам, было не очень удобно, и этот эпиграф остался в рукописи неиспользованным.

Для повести «Метель» Пушкиным был намеренно выбран эпиграф из «Светланы» Жуковского, сразу же настраивающий на сентиментально-меланхолический балладный жанр. Первоначально выписав в рукописи в ряду заготовленных эпиграфов только строфы о метелице, Пушкин позднее добавил еще одно четверостишие Жуковского, удачно перекликающееся упоминанием о «божьем храме» с центральным местом повести – случайным браком  в безвестной деревенской церкви.

Итак, окончательное формирование замысла книги, о существовании которого можно говорить уже в октябре 1829 г., произошло во второй половине октября 1830 г., когда были написаны все пять повестей цикла, эпиграфы  и Предисловие, а программа записок Ивана Петровича Белкина была выделена в самостоятельный текст, известный под названием «История села Горюхина».

Первым письменным свидетельством о «Повестях Белкина» стало письмо Пушкина своему другу,  издателю П. А. Плетневу. В нем он сообщает, что написал пять повестей, «от которых Баратынский ржёт и бьётся»[10], и которые намеревается  напечатать анонимно: «Под моим именем нельзя будет, ибо Булгарин заругает»[11]. Дело в том, что Булгарин, издатель «Северной пчелы», был личным и литературным противником Пушкина, и находился  в состоянии непрерывной журнальной войны с ним как с поэтом и как с участником конкурирующей «Литературной газеты». Кроме того, Булгарин претендовал на славу ведущего русского прозаика.

Судьбой «Повестей Белкина» Пушкин был весьма озабочен, с ними он впервые выступал как прозаик, поэтому и требует от Плетнева совершенной секретности, с гордостью наблюдает за восторгом Баратынского, предугадывает реакцию Булгарина, которая не заставила себя ждать: «Прочел в один вечер и не нашел ни чуда, не совершенства»[12]. Сходным суждением завершается рецензия Булгарина на второе издание повестей, когда имя Пушкина уже было раскрыто: «Ни в одной из Повестей Белкина нет идеи. Читаешь – мило, гладко, плавно: прочитаешь – все забыто, в памяти нет ничего, кроме приключений. Повести Белкина читаются легко, ибо они не заставляют думать»[13].

Как  литературный мир воспринял первое прозаическое произведение Пушкина – сначала анонимное, и только три года спустя с указанием авторства – рассмотрим в сравнении после анализа двух первых публикаций.

§2. Прижизненные публикации