Слово “призрение” в XVII в. обретает реальное, “мирское“ существование по многим причинам. Во-первых, это понятие идентифицирует реципрокное поведение другого субъекта – Церкви, которая в тот исторический период является основным субъектом помощи. Во-вторых, оформляется его “предметная основа”, слово меняет грамматическую форму, становится существительным, в-третьих, оно имеет многоуровневую систему смыслов, связанных с реальной социальной и иррациональной практикой. “Призрение” интрепретируется в этот период так: 1) видение, 2) благосклонное внимание, отношение, покровительство, 3) присмотр, забота, попечение, 4) удобство[28].
Можно наблюдать, как в XVII в. происходит расширение семантического значения данного слова, где оно несет в себе нормативную и оценочную нагрузку при отображении реального социального поведения. “А ты, государь, велишь ево Девлеткирея принять в свою государскую милость... и угнешь ево держать в своем государеве милостивом призренье”, или – “А в добром призрении в крепости сему быти”[29].
Из примеров видно, как церковная лексика присваивает часть официально-деловой речи, где отражаются реальные социальные связи и реципрокные отношения. Их характерной особенностью является тот факт, что субъект-субъектные отношения выстраиваются в определенной логике, где старший – “могутный” (помогающий, сильный, властный, мудрый), а младший – убогий, сирый, слабый, просящий о помощи. Можно говорить о том, что литургия обыденной жизни заставляет выстраивать такие знаковые оппозиции, при которых общественная стратификация определяется “возможностью – невозможностью” субъекта быть призреваемым или призревающим. Эта оппозиция определяет нормы существования субъекта, стереотипы его поведения, место в реципрокных связях и отношениях, позицию в фасилитарном поведении. Все это достаточно наглядно иллюстрируют деловые тексты XVII столетия. Так, например, князь А.Л. Ордин-Нащокин, будучи одним из богатых людей своего времени, имевший положение и вес в обществе, при обращении к боярину Ф.И. Шереметьеву, более старшему в государственной иерархии, выступает в качестве младшего, просящего милости.
Но научным понятием “призрение” становится только в словосочетании “общественное призрение” в результате “узаконения” официального института поддержки, защиты и контроля “приказов общественного призрения”. Можно говорить о том, что данное понятие имеет конкретное историческое время и дату своего “рождения” – 7 ноября 1775 г.[30], когда в своем указе Екатерина II не только обозначила новые реципрокационные связи, но и ввела традицию, позволившую соотносить идентификацию процесса, новые социальные связи и отношения с конкретной датой и постановлением. Это справедливо и для введения в активное обращение понятий “социальное обеспечение” и “социальная работа”.[31]
Возвращаясь к термину “общественное призрение”, можно заметить, что если новая грамматическая структура, ее форма, отражала специфику социального поведения, то ее семантический план связан с архаическими традициями.
В XIX в. идет активный процесс определения “общественного призрения” и “благотворительности“ как предметно-понятийных дефиниций. Причем раскрытие семантического значения осуществляется либо через адекватное понятие ”благотворительность”, либо “помощь”, либо через процедуру взаимоопределения, т.е. те модели, которые рассматривались выше. Предлагаем как пример некоторые определения, наиболее характерные для данного времени.
Общественное призрение
“Призрение общественное – в отличие от частной благотворительности есть организованная система помощи – со стороны государства или общества – нуждающемуся населению”.[32]
“Призрение общественное - может быть определено как культурная форма благотворительности”.[33]
Благотворительность
“Благотворительность - как проявление сострадания к ближнему и нравственная обязанность имущего спешить на помощь”.[34]
“Благотворительность как форма помощи, носит в отличие от обязательного призрения факультативный характер”.[35]
“Благотворительность - вот слово с очень спорным значением и с очень простым смыслом. ... Чувство сострадания так просто и непосредственно, что хочется помочь даже тогда, когда страдающий не просит о помощи, даже тогда, когда помощь ему вредна или опасна ...”[36].
Этот ряд определений можно множить и множить, но основным семантическим ядром в них остается понятие “помощь”.
Говоря о знаковых образованиях, о сложности их природы, К.Бюлер подчеркивал прежде всего их социальную детерминированность. “Напротив, они возникают в социуме и как таковые входят в сферу применимости методов исследования явлений социума. То, что обнаружилось, относится к prima vista (на первый взгляд), к статистическим закономерностям, которые должны обнаруживаться во всех явлениях социума; однако следует учитывать и “моральную статику”, результаты которой также весьма достойны внимания”[37].
Какие статические закономерности мы наблюдаем в этот период?
Новым явлением в системной оппозиции реципрокного поведения стало отсутствие какого-либо конкретного субъекта помощи, то есть субъект помощи представлен в виде ансамбля помогающих сил, деятельность которых носит полисубъектный характер. Можно сказать, что к концу XIX столетия наряду с государством в оказании помощи нуждающимся принимают участие и Церковь через систему приходов, и частные лица, и общественные организации. Полисубъектный характер помощи вызывал к жизни полифонию смыслов, понятийных определений. Не последнюю роль, конечно же, играла разнообразная и разнонаправленная система помощи различным клиентам, что также способствовало расширению предметного языка и, в свою очередь, осложняло определение базовых, “указательных” дефиниций.
Уважаемый посетитель!
Чтобы распечатать файл, скачайте его (в формате Word).
Ссылка на скачивание - внизу страницы.