Слово “благотворительность” имеет другие фонетические формы и семантическое значение. Его можно соотнести с однокоренными словами – ”болого” (наречие, означающее “хорошо”, “бологое”, “болозе” – хорошо[26], а также “благъ – приятный; благо – деньги, имущество; скотъ; благовати-пировати; благъ дан – большой праздник”[27]. Этот лексический пласт зафиксирован в XI – XIII вв., а реализован и терминологизирован лишь в конце XVIII в.
Полностью, видимо, никогда не удастся объяснить причины развития данного слова и его “превращение” в общеупотребительный термин, однако можно обнаружить определенные грамматические и семантические особенности его употребления в том или ином контексте. В этом отношении характерно понятие социальная работа.
Вместе с тем необходимо отметить, что процесс институционализации нового понятия – процесс сложный и многовариантный. Однако можно наметить контуры механизмов институциализации понятий, на примере термина “социальная работа”.
Термин “социальная работа” производен от понятия “социальный работник”, предложенного Симоном Паттеном в 1900 г. Этот термин в англоязычной среде был неологизмом; несмотря на то, что авторитет М. Ричмонд, возможно, был значительно выше, ее более привычный термин “благотворитель” не прижился. Нам представляется, что это связано с тремя факторами.
Первый фактор – средовой, он связан с изменением характера деятельности “добровольных помощников”, которая не носила спонтанный характер, в ней начинали формироваться более упорядоченные черты. Это хорошо просматривается на примерах работы в микросоциальной среде, благотворительных учреждениях. Появились новые нормы поведения и ценностные ориентации в деятельности “добровольных помощников”. Осмысление на ряде конгрессов деятельности благотворительных сил привело к осознанию новой фазы развития добровольной помощи.
Второй важнейший фактор, вытекающий из первого, связан с изменением общественных идеологем. Необходимы были новые деятельностные идеологемы для эмпирической практики. В этом отношении интересна работа Э. Дюркгейма “О разделении общественного труда”, во французском варианте “ De la division du travail social”. Важнейшими положениями, послужившими в дальнейшим идеологемами для практики социальной работы, стали коллективность как интерпретационная основа объяснения индивидуальных феноменов (стратегии социальной работы в дальнейшем обозначились в одном из первых практических принципов – “среда – личность”, актуальность этого подхода заключалось и в том, что она соответствовала историческим формам практики: работа в общине, благотворительных организациях, обществах); реститутивное (кооперативное) право, суть которого – за проступок следует не санкция, а “возвращение в состояние, при котором совершена ошибка” (отказ от стигматизации, стратегии помощи в общине “добровольных помощников”), контракт (который переосмысляется в социальной работе не как сфера распределения трудовой деятельности между сторонами, а как сфера взятых на себя обязательств).
Третий фактор связан с предметной, деятельностной и институциональной неопределенностью новых идеологем, форм практики, имплицитных теоретических представлений. Потребовался неологизм, за которым стояло бы больше, чем понимание, существовавшее у носителей практики и языка. То есть возникла потребность в понятии, которое находилось бы в понятийном научном пространстве, но требовало институционального уточнения: семантического значения в системе уточнений неопределенности понятийного пространства, через реалии складывающихся новых предметных отношений и связей. В итоге был взят термин Э. Дюргейма travail social (общественный труд), который преобразуется в social work, точнее social worker в эквиваленте С. Паттена. Синонимические ряды и во французском, и в английском языках позволяли создавать различные эквиваленты от “общественного труда” до “социальной работы”.
Аналогичный пример переноса мы встречаем в этимологическом словаре у Макса Фасмера. Работа Ж.-Ж. Руссо “Contrat social” (“Общественный договор”) написанная в 1762 году, дала жизнь термину “социальный”, но в научную лексику он попадает из немецкого языка “sozial” в его семантической неопределенности и не соотнесенности с понятийными реалиями.
Конечно же, сыграли роль и другие факторы: идеологема “социальности” была определенным знамением времени на рубеже XIX-XX столетий, как “экология” во всей ее многоаспектности в конце ХХ века. Российский философ Н. Бердяев, уловив это новое “миросозерцание” и “мироощущение”, в работе “Судьба России” писал: “Ориентация жизни сделалась социальной по преимуществу, ей были подчинены все другие оценки. Все ценности были поставлены в социальную перспективу”. “Социальность” применительно к благотворительной практике разрабатывалась на рубеже веков во всех странах мира. Так, на конгрессе благотворительных сил в Париже в 1900 г. предлагалось определить эту деятельность как “социальная медицина”, с определением главной цели “ обеспечение полной независимости личности и ее семьи, их социального здоровья”. В Германии в 1902 Альбрехт предлагает определять данный вид практики как социальная деятельность Wohlfahrtspflege (sociale) и т.п.
Данные примеры показывают, что языковая практика может существовать автономно, и не только напрямую отражать реальные социальные связи (как мы видели это с “призрением” или “социальной работой”), а существовать на уровне теоретических обобщений, предположений и построений. Именно на этом уровне формируются объективные языковые условия, позволяющие адаптировать применительно к новой исторической ситуации новые грамматические конструкции, семантические значения, не противоречащие языковой системе, даже в том случае, если эти понятия привносятся искусственно.
Уважаемый посетитель!
Чтобы распечатать файл, скачайте его (в формате Word).
Ссылка на скачивание - внизу страницы.