Однако проблемы историко-понятийных интерпретаций социальной работы в России на этом не заканчиваются. Формы языкового присвоения, проблемы интерпретации тесно связаны с кодами той культуры, где происходит развитие и языковых, и реципрокных поведенческих процессов. М. Фуко считал, что они “определяют для каждого человека эмпирические порядки, с которыми он будет иметь дело и в которых будет ориентироваться”[16]. Таким ориентиром, кодом для нас будет являться язык как “историческая память”, как сохранившаяся форма архетипа поступка и поведения, а также символы реципрокного поведения, которые должны быть очень тесно связаны с социальными институтами, обычаями, важнейшими социально-производственными кодами культуры. Иными словами, архетипические тексты реципрокного поведения и языковые номинации должны на ранних этапах своего оформления совпадать по семантической структуре. Слово, таким образом, должно выступать символом и знаком повседневности, а кроме того, обобщающей и персонализирующей парадигмой, которая прежде всего отражает конкретные социальные связи, социальные институты и конкретного субъекта.
Мы не имеем языческих письменных свидетельств, поэтому будем говорить о более поздних языковых и символических формах культуры, характерных для XI – XIII веков.
Таким символическим субъектом, с которым ассоциировались символы повседневного реципрокного поведения, являлся князь. С ним, по нашему мнению, связывали “бессознательную оценку индивидуального опыта”[17] в сфере защиты и поддержки. Если проанализировать действия русских князей, представленных в исторических исследованиях В.Н. Татищева, Н.Н. Карамзина, В.О. Ключевского, в специальном исследовании А. Стога, то они связаны с охраной “внутреннего мира и наряда в земле”[18], а также с помощью и защитой. И эти социальные нормы язык непосредственно фиксирует как способ, средство и “историческая память”.
Корень слова “помощь” – “мочь”. Согласно этимологическому словарю М.Фасмера оно встречается во многих славянских языках, и его праславянская форма – *moktь от *mogo - “могу”; родств . гот. mahts – “мощь, сила”.[19] Перенос функции непосредственно на субъекта действия совпадает с его характеристикой, нормами восприятия и ожидания объектов поддержки. Поэтому не случайно, что однокоренное слово не только имеет нарицательное семантическое расширение, но и фиксируется в виде имени собственного. Там же мы встречаем и характеристику субъекта, выполняющего функции защиты. Такой субъект выступает как “могутный.” (могутный – сильный, мощный, здоровый, древнерусское “могуть“ – “знатный”, словенское “mogotec” – властный имущий”, чешское “mohutny” – могучий, мощный. Сравним также древнерусское имя собств. Могута, Словута).[20]
Мы видим, как реципрокное поведение закрепляется в некий культурный стереотип и на уровне языковых номинаций. Однако стереотипизация происходит на основе индивидуализации, выделении данного процесса из серии однотипных. Это подтверждает образование имен собственных, которые служат для индивидуализации предмета.
Соотнося реципрокное поведение с деятельностью князя, видя в этом ценностное значение, язык образует существительное, семантический смысл которого выражает прямые функции “охраны и наряда”. Таковым является слово “помощник”. Его семантическое значение в XI – XIII вв. имело еще и другую смысловую нагрузку, кроме той, которая присуща ему сегодня (“Помощьникъ“ – не только содействующий, податель помощи, но и защитник, заступник: ”Въдовицам помоштник боуди”. – Сбор. 1076 ч.113”).[21]
Этот пример довольно показателен. Во-первых, он отражает семантическое расширение слова, которое характеризует реальные функции субъекта помощи, во-вторых, это пример той постоянной знаковой парадигмальной оппозиции, которая позволяет идентифицировать на уровне языкового поведения нормы действия по отношению к объекту помощи.
Однако слово “помощь” идентифицировало в тот период еще один круг проблем, связанных с реципрокационными нормами поведения. Консерватизм в обычаях и традициях обусловлен прежде всего тем, что в любом сообществе существуют архетипические страхи, связанные с родовым исчезновением, принимающие сегодня формы разрушения этнической идентичности. Поэтому объединение на основе единых форм деятельности – неотъемлемая часть социального поведения в любой культуре. Этот социальный феномен опосредован в грамматических формах существительного “помочь”, “помочи”. В этимологическом словаре русского языка мы находим свидетельства, что данное слово с адекватным значением есть не только в древнерусском языке, но и во многих славянских языках. “Помочь, род. п. -и, ж. “помощь, содействие”; “работа сообща на поле с угощением”. Сюда же – помочане (крестьяне, объединившиеся для проведения полевых работ)”.[22] Характерно, что данное слово и данная форма социального поведения зафиксирована не только в литературе XIX в., но и в словарях ХХ в.[23]
Реципрокные связи и реципрокное поведение с XI по XIII вв. соотносятся со словами “помощь”, “помочи”, “мочь”. Именно данное понятие становится архетипом языковой и предметной номинации социальных связей поддержки и защиты, в снятой форме обязательно существует до настоящего момента, о чем мы будем говорить далее.
С XVI по XVIII в. входит в активный обиход иное понятие, идентифицирующее реципрокационные связи поддержки и защиты – “призрение”. Это слово встречается в активной лексике церковно-славянского языка XI – XIII вв. Однако Словарь древнерусского языка фиксирует только глагол “призьръти”, “призрю”, обозначающий следующие действия: “посмотреть, взглянуть, оказать внимание, оказать милость, приласкать”.[24] Слово это книжное, т.е. оно существует, но не отражает социальные реалии, социальные связи, не фиксирует реальные реципрокационные поведенческие тексты, что связано прежде всего с основами и с главным субъектом поддержки и защиты родового пространства, чем является в этот период княжеская власть, а не церковь. Данное слово появляется в другой грамматической форме в период, когда церковь становится основным субъектом помощи, когда появляются новые специфические реалии. В “процессе развития языка по своим внутренним законам возникает потребность выразить новые явления в плане содержания, что вызывает утрату одних категорий и возникновение других новых”.[25] Эта особенность – зарождение в недрах языковых структурализаций будущих форм с другим семантическим, грамматическим значением наблюдается не только для данной группы слов.
Уважаемый посетитель!
Чтобы распечатать файл, скачайте его (в формате Word).
Ссылка на скачивание - внизу страницы.