«…Автор смотрит на этот мир не с желчью сатирика, обличителя пороков и неправды, а спокойным взглядом незлобивого художника <…> Если иногда, увлеченный духом щедринской школы, он и вставляет в повесть какой-нибудь эпизодец обличительного свойства, - то он выходит у него мягким и теряет всю свою едкость»[142]. Плещеев изображает мир мелкий, «но тем не менее истинный, занимательный и не лишенный поэзии»[143]. Он не живописец сильных страстей, не художник-пейзажист величавой природы, не каратель общественных зол: это артист, очень мило набрасывающий эскизы четвертых этажей петербургских домов, со всею их обстановкою, весельем, бедностью и любовью» (76).
И, если учесть притом некоторую водевильность сюжетов, то пространность некоторых произведений тем более не идет им на пользу – «чем меньше рассказ нашего автора по объему, тем он занимательнее и живее»[144].
А. Л. Волынский же в «Северном вестнике» дал весьма пренебрежительный отзыв о таланте и произведениях писателя. Но пишет он уже по поводу издания «полного собрания беллетристических произведений» под редакцией П. В. Быкова.
На примере разбора повести «Шалость» Волынский утверждает, что «настоящего беллетристического таланта у Плещеева не было, потому что его рассказы, при чистом и правильном литературном стиле, никогда не обнаруживают яркого отношения к миру, сколько-нибудь выдающейся способности отражать глубокие волнения жизни с настоящею поэтическою силою»[145]. И произведения «без ущерба для его скромной славы можно было бы оставить не переизданными в настоящее время. В них нет заметной художественной силы ни в описании, ни в постановке действующих лиц, ни в сюжетах»[146]. Он, наконец, отмечает сентиментальный оттенок изображения «несчастных приключений разных мелких и забитых людей»[147].
После выхода сборника «Житейское» (1880) появляется отзыв в «Русском богатстве», который тоже не сильно отличается в оценке от предшествующих.
«…Г. Плещеев, этот талантливый, симпатичнейший и честнейший лирик 40-х годов… тысячекратно превосходит г. Плещеева-беллетриста. В качестве беллетриста г. Плещеев – просто рассказчик, – живой, наблюдательный, много видавший всяких видов на своем веку, - но все-таки не более, как лишь рассказчик» [148].
Разбираются рецензентом повести «Пашинцев» и «Две карьеры», которые, по его мнению, имеют лишь историческое значение, представляя эпоху 50-х годов, эпоху переходную и не имеющую своих героев. «…В эту эпоху ни в людях, ни в их делах ничего не было определенного, резко очерченного, цельного: старое отцвело, завяло, вылиняло; новое не успело еще налиться и расцвесть». Печорины и Бельтовы выродились в Тамариных и провинциальных жуиров, а Рудины – в Гамлетов Щигровского уезда. Виктор Иванович Костин и Владимир Николаевич Пашинцев – представители двух типов, «нарождавшихся в 50-х годах»[149].
«Костин – один из первых интеллигентных пролетариев», пока не способных играть важную роль в общественной жизни, вынужденных ассимилироваться или погибнуть. Это мечтатель, которому свойственны «шиллеровский энтузиазм» и «романтические порывы». Однако становится он чиновником по особым поручениям в Мутноводске, но откровенен в суждениях и резок в приговорах. «Костин нашего времени, может быть, и разрешил бы этот вопрос так или иначе, но Костину 50-х годов только и оставалось, что ехать в Петербург и там начать умирать в борьбе с нищетою и муках разлуки с милой, что он и не замедлил совершить в полной исправности и обстоятельности»[150]. Заслуживают уважения тем, «что были всегда готовы лучше погибнуть с голоду и холоду, чем ассимилироваться»
Пашинцев же – это «первый червонный валет»[151], не имеющий еще того апломба и масштабов, он только намек на современных мошенников. Обращается в так называемого «червонного валета» Пашинцев в конце, хотя и здесь мелко плавает: запутывается в долгах, проигрывается в карты и берет взятку с откупщика, чтобы расплатиться. Но, непривыкший еще к подобным махинациям, попадает под суд и погибает в нищете.
Уважаемый посетитель!
Чтобы распечатать файл, скачайте его (в формате Word).
Ссылка на скачивание - внизу страницы.