Как философы понимали движение? (элеаты, Аристотель, Декарт, Лейбниц, Гольбах, Энгельс), страница 9

Лейбниц ясно осознавал базисные импликации нового понимания субстанции, а не только материальных вещей природного универсума. Он пытался восстановить ложно понятое аристотелевское учение о возможности и действительности. Он стремился возродить истинное значение этого учения, обновить его, чтобы выяснить сущность самих субстанций. Здесь важно отметить следующее. Если, скажем, сопротивление способно испытываться не только в плане отнесенности вещей к познающему субъекту, но также и среди самих вещей в их противоположных отношениях, то тем самым присущее вещам стремление и контрстремление оказываются особыми условиями в понимании субстанциальности природы как таковой. Лейбниц не только защищает эту формулировку субстанции как действия (actio) в противовес протяженности Декарта. Он также основывает такое понимание субстанции в своем философском учении, получившем название «монадология». Важность монадологического учения обычно усматривают в том допущении Лейбница, что все вещи, так сказать, одушевляются; т.е. всё, что есть, наделяется силой, а сами силы суть своего рода микробы или бактерии, которые проложили себе путь всюду. Но если следовать истине, то, согласно основному принципу монадологии, вовсе не индивидуальное сущее наделяется силой. Скорее, имеет место обратное. А именно: сила есть такая бытийность, которая позволяет всякому индивидуальному сущему, как таковому сущему, просто быть. Сила по сути дела как раз и есть субстанциальность всякой субстанции. Она постигается как внутренняя тенденция, как nisus и renitens. Провозглашается тем самым в принципе следующее: то, что природные вещи определяются силами, — есть лишь сущностное последствие постижения субстанции как монады, как vis.

Лейбниц явно взывает к непосредственной связи своего учения с философией Аристотеля, которая благодаря монадологии приводится к своей собственной истине. Было бы совершенно неправильным утверждать, что концепция Лейбница является неверной интерпретацией Аристотеля, что он фактически интерпретирует свою собственную монадологическую доктрину субстанции, обнаруживая её истоки в философии Аристотеля. Лейбницевское постижение Аристотеля, разумеется, не является подлинно историческим в смысле правильной интерпретации аристотелевского учения. Правильное или неправильное — это вообще не мера, когда речь идет об истинном историческом познании. Если мы признаем, что лейбницевское постижение Аристотеля в историческом плане является существенным, то тем самым оно и есть подлинное историческое познание. Философия Лейбница включает в себя то, что позволяет ему открыто встречать прошлое; по отношению к чему прошлое не устраняется, а как бы непосредственно себя выговаривает. То, что мы обнаруживаем из взывания Лейбница к способности испытывать действие и противодействие, заключается прежде всего в том, что это взывание не требует регресса к субъекту, чтобы постигать базисную характеристику сущности самой силы. Феномен силы включает в себя претерпевание и сопротивление, и это сначала указал Аристотель. Лейбниц же раскрывает внутренние основания силы как таковой.

§5 Поль Анри Дитрих Гольбах (1723-1789)

Наряду с пространством и временем Гольбах утверждает третий атрибут материи – движение. Он считает материю активным началом, способным к самодвижению. Теоретическая обработка эмпирического материала, накопленного к тому времени, без учёта достижений философии не могла бы привести к той высоте обобщения, какого достигли в понимании проблемы движения Гольбах и другие французские материалисты. Гольбах понимал, что пространственное перемещение есть производное от какой-то основной причины, оно есть лишь внешнее проявление силы, имманентной материи.