Своеобразным был и интеллект кочевника-скотовода. В своих главных чертах он тоже занимал промежуточное место между интеллектом первобытного охотника и интеллектом оседлого земледельца. С первым его соединяла зависимость от жизни рода и родовой памяти, со [ вторым — сезонная оседлость и индивидуальная (семейная) активность пастушеского периода жизни. Но устойчивость родовой жизни скреплялась уже не только ритуалом, но еще и необходимостью периодических массовых перекочевок и связанной с этим организованностью и суровой дисциплиной. Спонтанная готовность соблюдать внутреннюю дисциплину поведения диктовалась и другими жизненными обстоятельствами (например, длительной засухой или падежом скота), оставлявшими в качестве единственной возможности для выживания всего рода набег на соседние оседлые народы и насильственный захват созданных ими благ. Такой способ существования постепенно и неуклонно выковывал не только стихийную дисциплину мышления, его внутреннюю логику, но и способность принимать на веру родовые представления о началах жизни рода и пределах космического бытия. Опора на веру и обусловленная жизнью рода внутренняя дисциплина («родовая логика») индивидуального мышления отличают этот тип интеллекта и от мифомышления (с его опорой на доверие и «логику» воображения), и от интеллекта оседлого земледельца.
Не бывает, конечно, ни «чистого» мифомышления, ни таких же «чистых» типов интеллекта оседлого земледельца или кочевника-скотовода. В реальной жизни между ними всегда остается множество переплетений и переходов. Эти переходы и сплетения всегда были и будут, по-| скольку принципиальная возможность для них исторически предзадана в едином для всего человеческого рода устойчиво сохраняющемся алгоритме «знак — совместное переживание — предмет культуры — память». Именно эта, ставшая обязательной и универсальной структурообразующая связь создает ситуацию свободы в ее социально обусловленных трансформациях и в разнообразии вариантов чувственности и мышления. Но эта свобода всегда ограничена, будучи обусловленной массовым взаимодействием людей, характером их жизнедеятельности, региональными (в том числе экологическими) условиями и, наконец, длительностью того времени, в течение которого все эти факторы воздействуют друг на друга. Об этом приходится помнить, и это приходится понимать, поскольку феномен веры в его генезисе до сих пор в достаточной мере не осмыслен. На наш взгляд, теоретически феномен веры следует столь же строго отличать от феномена до-верия, характерного для мифомышления, сколь строго в концептуальном смысле приходится различать религию и мифологию. Но в практическом отношении субъективный мир кочевника остается в полном смысле этого слова религиозно-мифологическим.
Суть и смысл всего переходного периода в Древней Индии, Греции и Китае заключается именно в том, что там сложились объективные и субъективные предпосылки для интенсивного и длительного по времени формирования новых этнических общностей. Активную роль при этом пришлось играть индивидам с самым разнородным жизненным опытом, с существенно разным интеллектом и весьма различающимися способами восприятия...прежних Миров. Но отныне, здесь и сейчас, приходилось жить вместе, жить в одном и том же существенно усложнившемся Мире и искать для этого Мира совершенно новые ориентиры.
4. СТАНОВЛЕНИЕ ГЕТЕРОГЕННОГО ТИПА ДУХОВНОЙ ЖИЗНИ ЛЮДЕЙ. ФЕНОМЕН ЗНАНИЯ
Нашей новой задачей становится обнаружение того всеобщего основания, на котором некоторые региональные варианты духовного поиска обретают один и тот же инвариантный смысл, независимо от различий, которые неизбежны в условиях исторической и географической изоляции исследуемых регионов. Дело в том, что отмеченная выше синхронность исторических преобразований во всех трех регионах отнюдь не может стать решающим аргументом по отношению к нашей конечной цели — пониманию того, как стал возможным в принципе феномен философской формы духовной жизни людей. Прогресс исторического знания может внести, а можно сказать, даже наверняка внесет в эту картину множество уточнений. Единственное, в чем заключался смысл нашего исторического анализа, это установление определенного сходства в глубинных закономерностях развития и в основных тенденциях целостного развития этих регионов. В том, что такое сходство есть, у нас нет никакого сомнения. Отсюда возникает новый вопрос, имеются ли соответствия (и если имеются, то какие конкретно) между изменениями в материальной жизни людей и теми сдвигами, которые происходят в их внутреннем, субъективном мире, в их духовной жизни накануне возникновения философии.
Чтобы разобраться в этих трудностях, необходимо довести до конца анализ исторических предпосылок и условий, которые тоже предшествуют возникновению философии, но уже совершенно иначе, чем прежде, поскольку теперь они непосредственно входят в само содержание процесса возникновения, становясь его уникальной внутренней формой.
Два исторически значимых факта должны стать теперь предметом нашего особого внимания.
1. В VIII—VII веках во всех этих регионах начинаются новые цивилизационные преобразования. Будучи поначалу совершенно неприметной, вторая цивилизационная волна поднимается затем с нарастающим ускорением. Этот процесс непрерывного усиления и расширения, поражающий воображение современных исследователей, продолжается примерно два столетия.
2. К VI—V векам в каждом из этих регионов завершается становление самобытной и богатой духовной культуры, внутри которой в конечном счете и возникает философия.
Уважаемый посетитель!
Чтобы распечатать файл, скачайте его (в формате Word).
Ссылка на скачивание - внизу страницы.