Третий факт является для нас особо значимым. Внутри некоторого множества маленьких, но внутренне единых земледельческих «островков», пространственно обособленных как от всей первобытной родоп-леменной ойкумены, так и друг от друга, начинает складываться принципиально новый духовный мир индивидов.
По мнению Леруа-Гурана, есть два главных типа восприятия пространства. Один тип — динамический и «маршрутный». Человек в этом случае воспринимает пространство как бы двигаясь через него, и лишь в процессе этого движения упорядочивает мир, давая имена разным существам и запоминая места, в которых он находит природный материал для своих орудий. Такой способ восприятия характерен для бродячих охотников и собирателей: пространство для них — это и есть в первую очередь путь. Другой тип Леруа-Гуран называет статическим и радиальным. Оседлый земледелец находится как бы в центре пространства, воспринимая его как серию концентрических кругов, затухающих к периферии. Таким же «концентрическим» способом земледелец и расширяет границы своего «очеловеченного микрокосма», своего целостного Мира. К исключительно интересным, относящимся к сфере человеческой чувственности и основанным на фактах суждениям Ле-руа-Гурана добавим и другие факты, относящиеся к способности выхода за пределы живого созерцания.
Духовный мир земледельца отличается не только типом восприятия, но еще и особым типом интеллекта. Под интеллектом в данном случае понимается основанная на памяти субъективная способность находить выход из жизненных затруднительных ситуаций и формировать благодаря этому, однажды найденному решению обновленный алгоритм поведения и самой памяти. Например, так называемый животный интеллект, которым обладают высшие антропоидные обезьяны, дельфины и некоторые другие животные, основан на механизмах «инсайта», то есть внезапного озарения («ага-реакции»), на первый взгляд сходного с эффектом пробуждающегося, но тут же угасающего сознания. Интеллект первобытного охотника или собирателя является уже принципиально иным, собственно человеческим. Он основан на родовой памяти, предполагающей, кроме нейродинамических механизмов мозга, наличие общего языка как особой знаковой системы, сохраняющей родовую информацию. Способность добиваться очередного группового эффекта предполагает здесь регулярность ритуальных процедур, пробуждающих индивидуальную память и активизирующих воспоминание о том пути, который обычно обеспечивал совместный успех в прошлом и потому казался (и был!) гарантией предстоящего, ожидаемого успеха. Этот ритуализированный стереотип непрерывно обогащался за счет перипетий реального жизненного опыта и в зависимости от остроты сопереживания всех остальных соплеменников. Центральную роль в организации этого типа интеллектуальной способности индивидов и выполняла мифология. Передавая родовую информацию от одного поколения другому, миф сохранял память о связи природы с началом родовой жизни, актуального опыта с родовой традицией и т.д. Любой вновь рождающийся индивид изначально оказывался погруженным в эту духовную атмосферу, жил в ней и мыслил, как мыслили все другие индивиды, не отделяя реальное от воображаемого, а самого себя от рода.
Интеллект оседлого земледельца с самого начала существенно отличался от интеллекта первобытного охотника и собирателя по своему конкретному механизму. Непосредственно он основывается уже на индивидуальной памяти, предполагающей, кроме общего языка, ориентированного на целостный предметный мир деревенской общины, еще и особую организацию языка. Настоятельной потребностью общения в локальной земледельческой общине становится номинативная функция языка, организующая внутренний мир деревенской общины и внутренний мир индивида посредством отделения частей речи и их логического соединения вокруг предмета жизненных потребностей. Характерный для первобытной эпохи «инкорпорированный» строй языка и мышления напрочь привязывал каждого индивида к своему локальному (общинному) миру, делая его внутренне закрытым и консервативным. Возникающий в условиях оседлого земледелия номинативный строй языка и мышления, напротив, создавал принципиальную возможность для относительной свободы индивида и его открытости по отношению к внешнему («периферийному») миру. Способность добиваться решения очередных жизненных проблем становится теперь зависимой в первую очередь от индивидуальной (и семейной) активности и лишь во вторую — от взаимопомощи со стороны общины. Непременным условием такой взаимопомощи становится уже не ритуал, а основанное на правилах и нормах участие в совместных делах общины — защита от нападений извне, борьба с природными стихиями (пожарами и наводнениями) и организация совместных работ. Индивидуальная активность основывается теперь на личностной способности к живому созерцанию своего одомашненного Мира, на непосредственном знании его составных элементов и последовательности тех действий, которые обеспечивают его нормальное функционирование. Обогащение этой способности к живому созерцанию происходит уже в процессе обнаружения скрытых возможностей интенсивного хозяйствования на основе собственной догадки или обмена опытом внутри общины. Связывать все со всем (спонтанные природные процессы с заботой о домашнем хозяйстве, индивидуальную активность с общественной обязанностью, обмен опытом с поиском новых возможностей) приходится уже не с помощью мифа, а на основе и с помощью интуиции.
Уважаемый посетитель!
Чтобы распечатать файл, скачайте его (в формате Word).
Ссылка на скачивание - внизу страницы.