Именно такой двойной характер связи истины и свободы Хайдеггер и стремится, на наш взгляд, выразить в самом конце работы, утверждая, что «не является ли вопрос о сущности истины одновременно — ив первую очередь — вопросом об истине сущности».158 Любопытно, что эта существеннейшая для всей структуры текста фраза была добавлена к ранее написанному варианту лишь в издании 1949 г. Эта тавтологическая на первый взгляд фраза очень ярко демонстрирует динамику «событийного» мышления «позднего» Хайдеггера. В первой части этой фразы («сущность истины») «сущность» означает «чтойность» или «реальность» и, следовательно, истина здесь должна рассматриваться как характеристика познания. Во второй же части фразы («истина сущности») «сущность» должна быть понята буквально — как «осуществляющаяся», как «свершающаяся». А потому и истина во фразе «истина сущности» означает «высвечивающуюся укрытость» (lichtendes Bergen) как основную черту бытия. Таким образом, «сущность истины» должна мыслиться согласно ее метафизическому смыслу «сокрытости» бытия внутри метафизического мышления. Вопрос же об «истине сущности» означает, что «сокрытость» бытия начинает раскрываться как определяющая сущность истины на всем протяжении «истории бытия». Но все дело в том, что раскрывающаяся во всей своей глобальности «сокрытость» не может быть помыслена в традиционных метафизических категориях, но требует принципиального преодоления метафизики.
По сути дела последним выводом этой работы и является своеобразный призыв к тому, чтобы продумать заново понятие «сущности», под которым традиционно мыслится бытие, как «основания» мышления. Эта тема «основания» или «начала» мысли станет лейтмотивом другой важнейшей работы «позднего» Хайдеггера — «Истока художественного творения».
Поскольку свобода, как мы уже отметили, это не своевольное действие человека, не его свойство, а скорее наоборот — подчинение бытию, постольку «неистина», так же как и истина, коренится первоначально в самой исходной «открытости» бытия: «Но так как свобода в качестве сущности истины не является свойством человека, а, наоборот, человек эк-зистирует только как собственность этой свободы и таким образом становится способным на историю, поэтому возможно, что и несущность истины не обязательно возникает лишь в результате неспособности или небрежности человека. Более того, неистина должна возникать из сущности истины».159 Таким образом, поскольку истина есть свершающееся событие пришествия бытия из «сокрытости» в «открытость», постольку она может свершиться благодаря как «несокрытости» (истине), так и «сокрытости» (неистине). И в этом смысле особенно важно подчеркнуть, что неистина или «сокрытие» бытия это не недостаток, случайность или невнимательность, не просто ложность высказывания, нечто вторичное или некий дополнительный эффект, а «судьбоносная» сокрытость бытия, тот необходимо предполагаемый путь «поисков» и «блужданий», лишь пройдя который человек только и способен прийти к истине. Более того, исходя из последнего обстоятельства ситуация «неистины» являет собой особый судьбоносный момент в «истории» раскрывающейся истины бытия: «Сокрытость сущего в целом никогда не бывает лишь дополнительным результатом... Сокрытость сущего в целом, т. е. подлинная неистина, древнее, чем всякое откровение того или иного сущего. Оно древнее также и самого допущения бытия, которое, раскрывая, уже скрывает и относится к сокрытости».160 Эта трагическая для человека одновременность неистины и истины обрекает его равным образом как, соответственно, на «ин-зистентность» или предметную отнесенность человека к объективированному образу «сокрытого» сущего, так и на экзистентность. Инзистентен человек тогда, когда он обращен к повседневности сущего. Но такого рода обращение к повседневному возможно лишь будучи фундированным в изначальной обращенности к экзистенции. «Таким образом, то инзистентное обращение к повседневному и этот эк-зис-тентный отход от тайны, непосредственно связаны друг с другом. Они одно и то же».161 Одновременная инзистент-ная экзистенция есть обреченность человека на забвение бытия, на «блуждающие» поиски сущности истины сквозь «неистину» и заблуждения, принадлежащие к самой бытийной определенности человека. Но именно ситуация «неистины» и забвения как раз и создает возможность «не поддаваться заблуждению»,162 то есть проникнуть в тайну забвения как судьбу, в неизбежную угнетенность ею. «Экзистентное участие» человека в историчности раскрытия сущего как такового одновременно включает механизм «сокрытия сущего в целом» или блуждания ищущего этого участия как собственной возможности.
Уважаемый посетитель!
Чтобы распечатать файл, скачайте его (в формате Word).
Ссылка на скачивание - внизу страницы.