Истина как «несокрытость»: греческая прелюдия. Сущность истины и истина сущности: «двойная» связь истины и свободы в докладе «О сущности истины», страница 5

Но здесь возникает вопрос: на чем основана истина как согласованность или правильность; в чем вообще может состоять сама внутренняя возможность такого согласования? Поднимая вопрос о том, что делает возможным истину как согласованность или правильность, Хайдеггер пытается добраться до исходного основания традиционного понимания истины.

Хайдеггер настаивает на том, что истина как согласованность между представлением и представляемой вещью не выражает ее первичный, исходный смысл, поскольку предварительно должен быть раскрыт смысл такой согласованности или несогласованности. Поясним эту мысль.

Две вещи, скажем, две монеты, как в хайдеггеровском примере, полностью соответствуют друг другу: они одинаковы. Тем не менее, есть разница между произнесенной фразой «это пятимарковая монета» и действительной монетой. Все дело в том, что сами по себе две вещи не могут соответствовать или не соответствовать друг другу. Истина как согласованность может иметь место лишь в одном случае — когда две вещи становятся предметом человеческого к ним отношения. Лишь такое, «открытое», человеческое отношение к сущему или вещам и образует то основание, которое делает возможной саму «правильность». Ведь находясь в этом отношении к вещам, мы устанавливаем их, точнее позволяем им вставать перед нами как объекты, и, таким образом, и наши представления могут согласовываться или не согласовываться с вещами, и сами вещи могут расцениваться нами как подобные или различные.

Итак, возможность истины как «правильности», как согласованности, утверждает Хайдеггер во 2 главе текста, состоит в том, что отношение высказывания и вещи осуществляется в деятельности (человеческого) «открытого поведения». Именно в этой деятельности «открытого поведения» и соотносятся вещь и высказывание, и она делает возможной подобную согласованность (правильность) и, следовательно, делает истинное истинным (являясь возможностью самой истины). И, следовательно, истина как правильность предполагает первоначальную «раскрывающую» всякое сущее силу «открытости» человека «миру».

Здесь надо отметить, что такое установление вещи перед собой и ее представление в мысли и в высказывании, в свою очередь, возможно при наличии той исходной области, в пределах которой мы и можем устанавливать вещь перед собой и представлять ее — области истины как «открытости». Что здесь имеется в виду?

Когда Гуссерль в «Идеях к чистой феноменологии» отходит от всех теоретических интерпретаций реальности, «заключая их в скобки», то он указывает на остающуюся при этом «естественную» точку зрения «изнутри мира».150 Хайдеггер же, еще в «Бытии и времени», продумывает этот «естественный» взгляд «изнутри мира» как бытие-в-мире, понимая последнее как существование в постоянной открытости миру как целому, то есть бытию сущего. Такое открытое отношение к «открытости» мира (к миру как целому) и придает уже определенность отдельным вещам, позволяя им быть объектами. Лишь внутри этой исходной «открытой» сферы мы и можем встречать отдельные вещи именно как отдельные, использовать, знать их. И потому последовательность выглядит таким образом. Исходная «открытость» мира является основанием внутренней возможности «открытого» в нем поведения, а оно, в свою очередь, делает возможной согласованность или «правильность». И, таким образом, синтетическое целое нашего «открытого поведения» онтологически фундаментальнее аналитического различия познаваемого объекта и познающего субъекта: «Если же правильность (истина) высказывания становится возможной только благодаря открытости поведения, тогда то, что делает эту правильность только возможной, имеет большее право считаться первоначальным, чем сущность истины».151 Отсюда Хайдеггер заключает, что истина не локализована ни в высказывании, ни в познавательных способностях, но заключена в нашем открытом миру поведении, в нашем бытии-в-мире.