Ценность и смысл, страница 3

Убедительность гносеологического подхода к ценности заключается в том, что истина и ценность предстают здесь как две разновидности одного и того же субъект-объектного отношения. Но этим такое понимание ценности фактически и исчерпывается. Дело в том, что здесь содержится, во-первых, психологизм, ибо ценности оказываются сопряженными с субъектом, стало быть, в известной степени от него же и зависят. Сюда, далее, примешивается онтологизм, приписывающий ценность самим предметам. Но в какой части и в каком смысле объекты обладают ценностью, об этом не говорится ни слова. Наконец, связывая существование ценности с субъект-объектным отношением, мы тем самым не упрощаем, а напротив, усложняем задачу раскрытия природы ценности. Дело в том, что по самому своему смыслу отношение есть то, что связывает оба его члена, что присуще им обоим одновременно. Стало быть, у субъекта и объекта имеется некая общая (одна на двоих?) ценность, в противном случае едва ли может завязаться между ними ценностное отношение. Но в таком случае ценность выходит как за рамки субъекта, так и объекта и оказывается на ничейной территории отношения, то есть между субъектом и объектом. Что, впрочем, справедливо и по отношению к истине, ведь она представляет собой другую сторону того же самого отношения. Но как, в какой форме ценность тогда может существовать?

Как видим, последовательного гносеологического подхода к проблеме ценности не получается, не случайно же Юм и Кант обнаружили, каждый по-своему, его ограниченность, если не сказать более резко, несостоятельность. К этому можно добавить, что, во-первых, субъект-объектное отношение не является универсальным, во-вторых, именно поэтому оно дополняется субъект-субъектным отношением, которое характеризует отношения людей в обществе, в-третьих, если быть более точным, отношения людей между собой представляют одновременно субъект-объектные и субъект-субъектные отношения, которые объединяются в понятии общественных отношений в единое целое. Видимо поэтому некоторые авторы и переходят к квалификации ценности как субъект-субъектного и межсубъектного отношения. Какими бы интересными ни выглядели подобного рода шаги, они все же оставляют тем не менее последнее слово за человеком и социумом, вне которых ценности не имеют места. Но так ли это?

Встанем на точку зрения большинства исследователей, допустив, что ценности связаны именно с человеком, что они проистекают от него, что вне человека и общества никаких ценностей нет и быть не может. Что из этого получается?

Во-первых, ценности предметам объективного мира приписывает человек. А предметы сами по себе имеют ценность или же они ценностно нейтральны?

Если они ценностно нейтральны, то есть до человека и общества никакой ценностью не обладают, если ценность предметам приписывает человек, то откуда у него берется основание для присвоения им ценности? Если это основание заложено в полезности, нужде, удовольствии, наслаждении, потребности и чем-то подобном, то встав на такую точку зрения, мы сразу же попадаем в объятия субъективизма и психологизма в истолковании ценности со всеми вытекающими отсюда последствиями. Самым крайним среди них оказывается произвол в отношении к предметам, существующим вне человека и общества.

Если же подобные основания для придания предметам ценности мы усмотрим в нормах, традициях культуры, общества, то мы неизбежно оказываемся на позиции либо социологизма, либо  нормативизма. А это совсем не избавляет нас от необходимости объяснить, откуда и почему возникают нормы и традиции, обычаи, почему они обретает ценность, с чем впоследствии начинают сопоставляться все остальные явления и предметы. Как видим, точка зрения ценностной индифферентности предметов совсем не приближает нас к объяснению природы ценности. Скорее даже напротив, отдаляет, хотя это не всегда сразу понимается.

Так что теперь следует рассмотреть другой вариант, допустив, что, во-вторых, предметы обладают ценностью сами по себе, вне и до человека.

В этом случае на долю человека выпадает благородная задача «извлечь» ценностное содержание из предметов, с которыми он имеет дело. Это уже существенно меняет отношение человека к ним. Действительно, если предметы вне человека, равно как и общества никакой ценности не имеют, то это рождает одно к ним отношение. Если предметы ценностны вне и до человека, то он уже не вправе считать, что ценности исходят от него, и вынужден считаться с бытием предметов самих по себе как обладающих ценностью и с учетом этого овладевать ими. Но в таком случае базаровское «природа не храм, а мастерская...» не годится, ибо природа является и должна являться прежде всего храмом, в котором надо сначала осмотреться, спросить у нее разрешения, что и как переделывать в ней, преобразовывать.

Позитивным моментом такого допущения оказывается то, что ценности предстают перед самим человеком уже не как нечто субъективное, не как что-то социально значимое, но в их объективности вне отношения к человеку и обществу. Но этот момент должен быть закреплен. Что здесь имеется в виду? То, что в этом случае ценность выводится из сферы действия человека и общества, значит область поисков природы ценности расширяется.

В-третьих, допустим теперь, что предметы обладают ценностью сами по себе, вне включенности их в отношение с людьми, людей друг с другом. И в этом случае возникает вопрос, ответ на который далеко не очевиден: если предметы ценны сами по себе, то ониценны все сразу, или же ценностью обладает лишь какая-то их часть?

Если ценны только некоторые предметы, то спрашивается, почему именно они? И каков в этом случае критерий для отделения ценных предметов от неценных, в чем заключается тогда сам принцип ценения? Кто, наконец, будет вправе присваивать ценность именно данной части предметов? Если человек, то мы благополучно возвращаемся ко всем тем проблемам, которые только что обсуждались. Ибо избирательность в этом деле оборачивается чистейшим произволом.