Николай Николаевич Ге и его полотна

Николай Николаевич Ге родился 15 февраля 1831 года в Воронеже в дворянской семье. Отец художника Николай Осипович — внук французского эмигранта, покинувшего родину еще в XVIII веке, был уже человеком вполне обрусевшим.

Детство Ге прошло в поместье отца на Украине (куда семья переселилась вскоре после его рождения) в типичной для николаевской поры крепостнической среде. Быт этого времени, по собственному признанию Ге, наложил отпечаток на его последующее духовное развитие, с детства воспитал неприязнь к косным и жестоким нравам.

В 1840 году девятилетнего мальчика отвезли в Киев, где он был определен в Киевскую первую гимназию, сыгравшую важную роль в сложении личности будущего художника. В бытность Ге в гимназии здесь преподавали некоторые прогрессивно мыслившие профессора университета, и в частности «любимейший учитель всех» Н. И. Костомаров, вскоре же арестованный по делу Кирилло-Мефодиевского братства. «Приближаясь к 48-му году, идея свободы проникала,— вспоминал впоследствии Ге,— в замкнутые стены гимназии», и юноша уже тогда «сознавал всю несправедливость угнетения... личности и... считал себя обязанным никогда не угнетать».

По окончании в 1847 году гимназии молодой человек сначала избрал научную карьеру и три года занимался на математическом отделении Киевского, а затем Петербургского университета. Но скоро Ге понял, что не в этом его призвание. Очень рано, еще в гимназические годы, проявились у него способности и любовь к искусству. Переселившись в Петербург, он оказался благодаря своему бывшему товарищу по гимназии П. П. Забеле, в ту пору — ученику Академии, в среде художественной молодежи и тогда же впервые увидел в оригинале «Последний день Помпеи» и портреты Брюллова, которые прежде знал лишь по гравюрам. С этого времени живопись целиком овладела всеми его помыслами. В 1850 году, не закончив курса, Ге бросает университет и поступает в Академию художеств.

В Академию Ге пришел с уже в какой-то мере определившимися взглядами и вкусами. Поэтому очень скоро он становится в оппозицию к бюрократическим порядкам и художественной рутине, окончательно воцарившимся там в годы реакции. В своих позднейших автобиографических записках художник нарисовал яркую картину обстановки в Академии 1850-х годов, когда после отъезда Брюллова в Италию воспитание молодежи оказалось в руках малоодаренных художников, а преподавание свелось к обучению ремеслу — освоению суммы технических приемов.

Официально в Академии Ге состоял учеником П. В. Басина, профессора консервативного по своим художественным взглядам, подлинным же своим учителем он считал Брюллова. Ко времени поступления Ге в Академию прославленный мастер уже покинул Россию, но «дух Брюллова», по выражению Ге, еще витал в академических стенах. Среди учеников из "уст в уста передавались рассказы о нем очевидцев, молодежь зачитывалась статьями и воспоминаниями о художнике, широко публиковавшимися в русской печати после смерти Брюллова. «Огромный запас... его изречений, его замечаний — как рисовать, как писать, как сочинять... что такое искусство,— все это питало нас во время наших поисков на новом пути»,— вспоминал Ге.

«ТАЙНАЯ ВЕЧЕРИЯ» 1861 - 1863

Мечты о большом, созвучном времени творчестве получают теперь новое направление. Плодом напряженной внутренней работы, определившей, в сущности, весь его дальнейший путь в искусстве, стала картина «Тайная вечеря», по праву названная им своей «первой свободной картиной».

В евангельском событии художник увидел драму крушения единства тесного кружка единомышленников, в котором появился отступник, трагическую непримиримость внезапно раскрывшегося конфликта. «Когда я прочел главу о «Тайной вечере»,— вспоминал Ге,— я увидел тут присутствие драмы...» ¹⁰ Отступничество Иуды, готового предать своего учителя, Ге понял как реальную жизненную трагедию, глубоко созвучную современности.

Всем своим образным строем «Тайная вечеря» (1861—1863) напряженно драматична. Христос только что произнес слова обличения, и в тихую прощальную беседу ворвались тревога, смятение, горе и гнев. Золотистый луч светильника, разрывая мягкий сумрак комнаты, вспыхивает отблесками на лицах, фигурах собравшихся, отбрасывая на стены и пол гигантские тревожные тени. Яркий свет выхватывает из темноты край покрытого белой скатертью стола и стоящую рядом порывистую фигуру взволнованного Петра. Резким контрастом к нему высится на переднем плане темный силуэт Иуды. Его мрачная фигура исполнена какой-то значительности. Это не мелкий корыстолюбец, предавший учителя за тридцать серебреников, но отступник в полном значении этого слова, сознательно обрекающий себя на отторгнутость, на проклятие.