Новое слово в истории социологии, страница 4

Становление эмпирической социологии серьезно отличается от такого же процесса в области теоретической социологии. Шаги, предшествующие ее полноценному становлению, были сделаны, исходя из потребностей практики, и осуществлялись в основном статистиками или тесно связанными с ними деятелями ведомств внутренних дел, фискальными службами,  также представителями первых нарождающихся ячеек гражданского общества, вроде Вольного экономического общества, возникшего в России еще в ХVIII веке. Конечно, в этих анализах сравнительно редко употреблялся подход, который, хотя бы косвенно относился к социальной структуре, к поведению людей или образованных ими обществ и организаций. Но человеческий аспект собираемых сведений все больше и больше возрастал по мере становления гражданского общества, прогресса в развитии новых капиталистических отношений. Человек все больше и больше становился реальной социальной силой, и эта потребность вызывала к жизни соответствующую информацию.

            Авторы обозреваемых мною книг очень четко разводят понятия – сбор эмпирических данных и саму эмпирическую социологию, которая в своем классическом виде начинается с того момента, когда начинают проводиться специальные эмпирические исследования, строящиеся по определенным методологическим и методическим принципам. К этому стоит добавить, что попытки реализовать некоторые эмпирические исследования осуществлялись и классиками социологии. Так, многие знают Г. Спенсера как родоначальника одной из школ (социобиологической)  в социологии. Но не многие знают о том, что он делал попытки изучить теорию с помощью конкретных сведений. Его знаменитая работа  «Основания социологии» базируется на основе сбора обширного числа фактов человеческой истории, различных обществ и культур. В работе Н.И. Лапина приводится схема, при помощи которой Г. Спенсер обрабатывал эти сведения, создав свое представление и понимание современного ему человеческого общества [2, с. 88].

            Хотелось бы отметить одну очень яркую и характерную деталь, которая особенно четко выражена в исследовании Л.А. Беляевой. Дело в том, что при анализе проблем истории социологии (в том числе и теоретической), вольно или невольно высказывается мысль: русская социология появилась после возникновения соответствующих теорий на Западе. И они (русские социологи) были или последователями этих теорий, или, если  инициаторами новых трактовок жизни общества, то все равно опирались на ранее опубликованные за рубежом произведения. В эмпирической социологии, по мнению Л.А. Беляевой, дело обстояло иначе: сбором и анализом эмпирических данных в России занимались практически одновременно с такими же обследованиями, которые осуществлялись в ряде стран Западной Европы. И по богатству, и по полноте, и по социальной направленности многие обследования в царской России не только не уступали, а нередко и превосходили аналоги своих коллег в других странах. В этой связи на особую значимость претендует земская статистика, которая и поныне поражает своей глубиной, обоснованностью, проникновением в сущность социальных процессов. Хотя в нашей науке уже делались попытки осмыслить богатство земской статистики, в том числе и на страницах СОЦИСа, однако  эта информация ждет своих исследователей.  Можно согласиться с мнением Л.А. Беляевой, когда она пишет о том, с каким волнением и трепетом она знакомилась с многими произведениями, содержащими конкретные данные, к которым лишь частично, а ко многим еще и не прикасалась рука исследователя. Нам еще предстоит познать это богатство, осмыслить его, обобщить имеющийся опыт и, думаю, вооружить действующих современных социологов той информацией, которая пережила время и достойна того, чтобы использовать ее в нынешних исследованиях. И не только с точки зрения содержания, но и с точки зрения тех методов и приемов, которые использовались нашими предшественниками.