Геополитика, географический материализм и марксизм

Геополитика, географический материализм и марксизм

Предшественником германской геополитики является не Риттер (учитель Маркса), как это часто утверждают; Риттер был эпигоном совершенно другой, буржуазно-революционной, эпохи в науке, а не зачинателем нынешней фазы географического мышления. Рихтгофен, хотя хронологически он уже относится к этой последней, тоже не создал школы своей «географией колонизации и сношений». Эта книга, экономические и географические анализы которой обнаруживают местами большую смелость и глубину, была почти совсем не замечена официальной наукой. «Политическая география» Ратцеля, вышедшая первым изданием в 1897 г., вместе с двумя томами его «Антропогеографии» (изданы в 1882 и 1891 гг.), — вот подлинный исходный пункт новейшей географически-политической литературы. Еще до войны Ратцель нашел последователя в Англии (Semple). А во время войны, под влиянием работ шведского сторонника Ратцеля Челлена, новое направление, прежде явно или втихомолку отвергавшееся университетской географией, внезапно добилось в Германии полного признания. <...>

Географическая литература западных стран стала привлекать усиленное внимание. «Zeitschrift fur Geopolitik», выходящая с 1 января 1924 г., является органом движения и пытается дать в форме статей, корреспонденции и рецензий обзор и анализ всех интересующих его событий в политической жизни земного шара и всей относящейся сюда международной литературы. В сборном труде «Bausteine zur Geopolitik» четыре редактора названного органа сделали совсем недавно попытку формулировать нечто в роде общей программы геополитики. Мы приведем прежде всего тезисы, которые помещены в конце вступительной статьи, написанной сообща всеми четырьмя редакторами. Эти тезисы гласят (нумерацию мы добавили от себя для более удобной ориентировки):

1. Геополитика есть учение о связанности политических событий земными пространствами.

2. Она покоится на широкой основе географии, в особенности политической географии, как учения о политических пространственных организмах и их структуре.

3. Установленные географией  особенности  земных пространств являются для геополитики теми рамками, внутри которых должно происходить развертывание политических событий, чтобы они могли иметь прочный успех. Носители политической жизни будут, разумеется, временами выходить за эти рамки, но раньше или позже связанность земными пространствами непременно даст себя знать.

4. В соответствии с этим убеждением геополитика стремится дать в руки орудие политического действия и сделаться путеводительницей политической жизни.

5. Тем самым она становится нормативной наукой, способной довести практическую .иблитику до того пункта, откуда неизбежен скачок вверх с твердой почвы. Только при таком условии этот скачок к умению будет скачком от знания, а не от незнания, откуда он, конечно, гораздо длиннее и опаснее.

6. Геополитика стремится и должна стать географической совестью государства»).

При разборе этих тезисов мы начнем со второго и с части третьего. Эти пункты задаются целью отграничить новую геополитическую науку от более старой политической географии. <...>

3. Рихтгофен.

Хотя Рихтгофен оказал влияние на современных геополитиков не столько своими принципиальными взглядами, сколько своей специальной работой по геополитически-географическому исследованию Китая, мы все-таки должны начать с него. Как научная величина он превосходит почти всех своих преемников. Необыкновенная точность его конкретных наблюдений, позволившая ему выяснить основные географические черты целого гигантского государства, до сих под никем не превзойдена. С Ратцелем его соединяет географический материализм… <...>

Умаление роли труда вынуждает Рихтгофена искать объяснения в чем-нибудь другом. Это другое он находит, поворачиваясь тем самым спиной И своему географическому материализму, в расовом моменте. «Естественная среда воздействовала на людей не одинаковым образом: большей частью ей придавали слишком большое значение. Существенным моментом остаются духовные задатки народов...». Эту мысль Рихтгофен варьирует на разные лады. Но и объяснение при помощи расового момента его не удовлетворяет. Каковы могут быть причины, вызывающие отсталость такого, напр., высокоодаренного племени, каким являются, по его мнению, китайцы? Ответ на этот вопрос должен был иметь огромное принципиальное значение для исследователя, вся жизнь которого была посвящена изучению Китая; практические выводы из этого ответа были бы крайне важны. Но именно здесь обнаружилось полнейшее бессилие метода, который в общем покоится на грубо-механическом географическом материализме, не подвергающем анализу отдельных элементов вопроса, и который в затруднительных случаях ищет спасения в понятии расы. Когда все остальные способы объяснения оказываются непригодными, на сцену выступает идеология. «Я твердо убежден,—читаем мы у Рихтгофена,—что китайцы останутся до тех пор на своем низком уровне, пока будут держаться своей старой религии. Единственно только переход к христианству сможет возвысить их над этим уровнем».

Но тогда действительное развитие пошло совсем другим путем, когда Китай начал воспринимать элементы новой жизни, не пройдя предварительно через стадию поголовного крещения, тогда Рихтгофен констатировал (задним числом!), что тут, очевидно, действовали и, вероятно, будут действовать и впредь некоторые материальные моменты. Не забудем при этом, что мы имеем здесь дело не с каким-то господином Мюллером или Шульцем, а с крупнейшим в своей области буржуазным ученым, с человеком, который был в свое время лучшим в Европе знатоком географии Китая! Сравним скудный анализ этого ученого с тем, что сказал об условиях и перспективах развития Китая Карл Маркс, который был не географическим, а историческим материалистом,—сказал на несколько десятков лет раньше (в 1853 г.) и не на основании непосредственного знакомства с Китаем, а из своего европейского далека. Маркс ясно понял, и не задним числом, а задолго до наступления этих событий, что разложение старо-китайского хозяйственного уклада в результате наплыва массовой продукции европейской капиталистической промышленности повлечет за собой и «общественный переворот» и что эта политическая и социальная революция в Китае будет в свою очередь иметь «важнейшие последствия для цивилизации». Между тем как Маркс с помощью своего метода предвидел еще в пятидесятых годах прошлого столетия наступление китайской революции и ее обратное влияние на европейские дета, Рихтгофен сумел со своим методом предсказать в конце столетия только то, что «в недалеком будущем» дело дойдет до «конкуренции всех европейцев в Восточной Азии». <...>

4. Ратцель.

Ратцель, к которому мы теперь переходим, представляет собою фактически исходный пункт новой политической географии (название «геополитика» идет от Челлена). В согласии с заглавием своего известного труда он выдвигает в центр своих исследований вопрос о географической обусловленности политической жизни или, точнее, вопрос об отношении государства к земле. Государство же совпадает для Ратцеля с государственно-организованным обществом. Выражением интересов всего общества «в целом» и является, по Ратцелю, государство. «Государство возникает лишь тогда, когда коллектив объединяется для целей, являющихся только его целями и осуществимых только посредством совместных усилий. В государстве польза целого осуществляется непосредственно, а в обществе — косвенно». <...>

Изменения, которым явно подвергается «государство» в действительности,—вот что требуется объяснить и чего не может объяснить почва со всеми ее свойствами в первоначальной концепции Ратцеля. Как происходят эти изменения? Тут Ратцелю приходит на помощь его теория государства, как организма. Ведь государство, представленное нам вначале как произведение свойств почвы и народа, есть, по Ратцелю, организм, а «органический характер государства требует, чтобы оно как целое двигалось и росло». То есть, в сущности государство растет только до известного предела. «Государство непременно должно оставаться обозримым и доступным объединению в одной руке». <...>