Научно-методические основания к разработке учебного курса "Духовно-нравственная культура", страница 8

[20] В отношении истории современного общества он пишет: «В XIV-XV столетиях вновь возраждается чувственная этика, эра процветания которой наступила в следующее столетие Ренессанса и Реформации. Гедонизм, чувственность и язычество этики Ренессанса хорошо известны. Общеизвестна чувственность, утилитарность, цинизм и нигилизм в учениях этого периода и в образе жизни его лидеров. Особенно это типично для Ренессанса во Франции и Италии. Менее сенсуалистической, хотя чувственной и утилитарной, была этика большинства сект Реформации ... Хотя и скрытый за идеациональной фразеологией, характер этики Протестантизма был главным образом утилитарным и чувственным. Умение делать деньги было объявлено признаком божьей милости; более того, оно было возведено до уровня первостепенного долга: «Мы должны призвать всех христиан зарабатывать, насколько они смогут, и сберегать все, что удается; именно благодаря этому они станут богатыми», – проповедует Джон Уэсли. А вот утверждение Бенджамина Франклина: «Честность полезна, так как она обеспечивает хорошую репутацию; таковы и точность, трудолюбие, бережливость, и именно по этой причине, они являются добродетелями... Помните, что время – деньги. Помните, что деньги имеют производящую, плодоносящую природу». Подобные взгляды проповедуются и представителями других протестантских течений. Раннее и средневековое христианство провозглашало ... богатого человека – первым кандидатом на проклятие, которому труднее будет войти в царство Бога, чем верблюду пройти сквозь игольное ушко; или, как выразил эту мысль Анатоль Франс, «сострадание Богово – бесконечно: оно спасло даже одного богача». Но Реформация и Ренессанс изменили эту точку зрения. По воскресеньям пуританин верит в Бога и Вечность, в будни – в фондовую биржу. По воскресеньям его главная книга Библия, в будни гроссбух становится его Библией. В результате мы наблюдаем параллельный рост протестантизма, паганизма, капитализма, утилитаризма, чувственной этики в течение всех последующих столетий. Последние четыре столетия явились свидетелями главенства чувственной этики в западном обществе ... с качественной точки зрения она, несомненно, была господствующей системой, так как многие ее элементы пронизывали и вытесняли формальные принципы идеоциональной и идеалистической систем нынешних четырех столетий». С. 491-492.

[21] О кризисе сенсативной этики Сорокин писал: «Суть кризиса заключается в постепенной девальвации этических и нравственных норм. Все больше и больше на истинные нравственные ценности смотрят как на всего лишь «рационализации», «выводы», или как на «красивые речевые реакции»... юридические и этические нормы стали всего лишь румянами и пудрой для того, чтобы сделать макияж  неприглядному телу экономических интересов Маркса, ризидий Парето, либидо Фрейда, комплексов, стимулов и доминирующих рефлексов других психологов и социологов.

Кризис ... медленно накапливался в самой чувственной системе в ходе ее развития... Любая чувственная ценность, так как она приравнивается к утилитарному и относительному условию, обязательно регрессирует, становясь все более относительной и условной, пока наконец не достигнет стадии... полной произвольности... Кроме субъективной полезности и наслаждения, относительности и условности у чувственной этики и чувственного права нет абсолютного судьи, нет универсального и объективного критерия для решения конфликтных проблем.

Каждый становится для себя своим собственным законодателем и судьей... При таких обстоятельствах движущая, связующая и контролирующая сила этических идеалов содержит в себе тенденцию к исчезновению...

Нет поэтому и единого морального сознания, которое могло бы обладать эффективной регулирующей силой в межчеловеческих отношениях.... «допустимо все, что выгодно» – главный нравственный принцип нашего времени. Он дополняется болезненной озабоченностью утилитарными ценностями... Отсюда наши предположительно научные «нравы» и «обычаи» вместо моральных императивов, наше антропологическое и социологическое допущение, что нравы условны... Когда общество освобождается от Бога и от абсолюта и отрицает все связующие его моральные императивы, то еднственной действенной силой остается сама физическая сила. Так чувственное общество с его чувственной этикой подготовило свое добровольное самоподчинение грубому насилию... утилитаризм, практицизм и прогматическая целесообразность обернулись самой непрактической и неутилитарной катастрофой... Лишая человека всего божественного, чувственное умонастроение, этика и право... отобрали у него невидимое оружие, которое безоговорочно защищало его достоинство, святость и непрекоосновенность. Лишенный этого оружия... если он полезен по тем или иным соображениям, то с ним будут обращаться достойно и заботиться о нем, как мы заботимся о полезном животном. Его же можно «ликвидировать», если он приносит вред... Для такого уничтожения не требуется ни вины, ни преступления, ни реальной причины. Самого существования человека или группы как непредусмотренного препятствия уже достаточно, чтобы их уничтожить... В безумстве декадентского мышления человек чувственного общества сегодня снова разрушает свой чувственный дом, который он с такой гордостью воздвигал последние пять столетий. Чувственные этика и право вновь зашли в тупик, отмечающий finis настоящей эпохи. Без перехода к идеациональной этике и праву, без новой абсолютизации и универсализации ценностей общество не сможет избежать этого тупика. Таков вердикт истории в отношении прошлых кризисов чувственной этики и права, и таким должен быть приговор в отношении настоящего кризиса. (выделено нами. – А.П.)». с. 500-504.

[22] Экология культуры. В кн.: Лихачев Д.С. Русская культура. С. 98

[23] Культура как целостная среда. В кн.: Лихачев Д.С. Русская культура. С.10

[24] Культура как целостная среда. В кн.: Лихачев Д.С. Русская культура. с.9, 15

[25] Так, легко связать высказывание Лихачева «к экологическим бедствиям, происходящим в наше время, следует отнести обеднение лексики русского языка»  (Экология культуры. В кн.: Лихачев Д.С. Русская культура, с. 93) с его мнением по поводу роли церковнославянского языка (см. предыдущую цитату и цитату ниже из статьи «Русский язык в богослужении и богословской мысли»), в контексте его оценки роли языка в культуре вообще («Самая большая ценность народа – его язык, – язык, на котором он пишет, говорит, думает. Думает! Это надо понять досконально, во всей многозначности и многозначительности этого факта. Ведь это значит, что вся сознательная деятельность человека проходит через родной ему язык.... Мысли наши все формулируются языком.» (Лихачев Д.С. Заметки и наблюдения: из записных книжек разных лет. с. 410.)