Естественно, невозможно в контексте данной темы не упомянуть Дюркгейма и его этюд «Самоубийство». Так как основная цель работы - рассмотрение фактов самоубийства, мы можем встретить у Дюркгейма мысль, что «смерть является делом самой жертвы, что страдающим лицом является сам действующий субъект»[6]. Пожалуй, данное утверждение применимо не только к суициду - смерть любого человека является исключительно его личным делом, ведь именно он, а не кто-либо другой, становится её главным объектом.
Фрейд, создатель психоанализа, рассматривал проблему смысла жизни с учетом теории двух инстинктов: Эроса и Танатоса. Именно Танатос - влечение к смерти - проявляется в различных формах деструктивности и агрессивности. Позже на работах Фрейда, а так же на сочинениях Карла Юнга, последователи теории психоанализа выведут понятия «мортидо» и «либидо», наделив их основополагающими свойствами в человеческих действиях.
Эрих Фромм в работе «Анатомия человеческой деструктивности» ссылается и на разбор концепции Фрейда, Лоренца, Скиннера и на бихевиористов и инстинктуалистов, а после рассматривает некрофильские проявления в сознании людей, конкретно Адольфа Гитлера, и инстинкт смерти. «Часть инстинкта смерти остается деятельной внутри живого существа, и нами прослежено достаточно большое число нормальных и патологических проявлений направленного внутрь инстинкта деструктивности»[7].
Интересная идея о том, что же такое смерть, встречается в «Философических письмах» Чаадаева: «Дело в том, что истинная смерть находится в самой жизни. Половину жизни бываем мы мертвы, мертвы совсем, не гиперболически, не воображаемо, но действительно, истинно мертвы. Взгляните на себя со вниманием обдуманности: вы тысячу раз на день увидите, что за минуту перед этой вы столько же были живы, сколько за час до вашего рождения; что не имели понятия ни о том, что делали, ни даже сознания о вашем существовании. Где же тогда была жизнь?»[8]
Известный русский философ Н.А. Бердяев пишет: «Страх смерти есть предельный страх. Он может быть низким, обыденным страхом, а может быть высоким, трансцендентным. Но страх смерти означает рабство человека, рабство, знакомое всякому человеку. Человек рабствует смерти. Победа над страхом смерти есть величайшая победа над страхом вообще. И вот поразительное противоречие человека в отношении к страху смерти. Человек боится не только собственной смерти, но и смерти других людей»[9].
Сергий Булгаков в своих трудах говорит, что смерть человека «не есть полное уничтожение, но лишь разрушение сложности человеческого естества, отрыв духа от (одушевленного) тела, которое совершается чрез умирание».[10] Процесс умирания и самой смерти в его работе разделены, термин «умирание» становится синонимом «болезни»: «болезнь и смерть для каждого отдельного человека являются следствием ему неведомых причин, как бы неким личным фатумом».
Сергей Рязанцев в своей книге «Танатология - наука о смерти» в самой первой главе говорит о том, что для людей свойственно некоторое замалчивание смерти. «Впрочем, - пишет он, - людям всегда было свойственно избегать разговоров о смерти, и даже само слово "умереть" в повседневной речи старались заменять какими-либо другими, более смягченными выражениями: "отправиться в лучший мир", "приказать долго жить", "протянуть ноги"».[11] Далее он приводит примеры из различных языков: английский - to take the ferry" (сесть на паром), "to hop off the twig" (спрыгнуть с ветки); немецкий - "die Augen schliessen" (закрыть глаза), "heimgehen" (уйти домой), итальянский - "ritornerare al nulla" (вернуться к нулю); испанский - "irse al otro potrero" (отправиться на другое пастбище), французский - "casser sa pipe" (сломать свою трубку). То же самое, ссылается Рязанцев, происходит и со словом, что тесно связанно в людском понимании со смертью - это слово «кладбище».
Уважаемый посетитель!
Чтобы распечатать файл, скачайте его (в формате Word).
Ссылка на скачивание - внизу страницы.