Вовсе отказаться от воспитания нельзя, и стыдно, и опасно: можно, пожалуй, дойти до такого состояния, что сотни европейских пушек заставят трепетать стомиллионную империю; но нельзя ли дело устроить так, чтобы, усвоив все плоды европейской жизни, остаться при азиатских понятиях?
К. Д. Ушинский "Письма о воспитании наследника русского престола"
Проблема детской трудновоспитуемости, попав в стремительное течение либерально-демократических реформ, меняет свое лицо буквально на глазах; не проходит и 5 – 7 лет, как в ее феноменологическом пространстве появляются новые факты, вынуждающие пересматривать концепции, еще вчера казавшиеся вполне фундаментальными.
К такого ода новеллам, не укладывающимся в русло традиционных воспитательных парадигм, относится смещение возраста демонстративного непослушания и рискованных экспериментов с инфантильной мотивацией (по типу детской шалости) на раннее совершеннолетие (16 – 18 лет), что, с учетом доступности пороков в этом возрасте, грозит серьезными последствиями как для социальной перспективы человека, так и для его судьбы в целом. При этом особенно настораживает массовый характер отклонений в поведении, заставляющий предположить некие фундаментальные изменения во взаимодействии подрастающего поколения с обществом и государством.
Считая, что наш опыт по психолого-педагогической реабилитации трудновоспитуемых детей и подростков дает нам право на некоторые обобщения, мы сочли возможным предложить к обсуждению отдельные соображения относительно происходящего.
Прежде всего, при исследовании обстоятельств наркомании, преступности, сексуальных эксцессов, разного рода отказничества от культуры "взрослых", бросается в глаза, что при всем многообразии стечения жизненных обстоятельств за каждой судьбой угадывается некая "почва", общая тенденция, которую невозможно свести к привычным вариантам семейно-педагогической запущенности. Пока еще такое ощущение – не более чем интуитивное предчувствие, но оно удерживается достаточно стойко и, скорее всего, свидетельствует о том, что отечественная концепция трудновоспитуемости в известной мере оторвалась от реальности. В этом нет ничего странного, так как и раньше она менялась с изменением социальных процессов.
Если взять только советский период жизни нашего общества, начавшийся с победы над беспризорщиной, то первая концепция была простой, но очень эффективной (очевидной) для тех условий. Совпадение моральной установки (классовая солидарность), политических догм (примат общественного воспитания над семейным) и правовой аксиомы (всеобуч) надежно обеспечивали единство общества и государства в воспитании подрастающего поколения. Образ трудновоспитуемого тех лет слагался из трех компонентов: недостойное воспитание в семье; недостаточность мотивации к учебе; наличие умственных или физических недостатков. В теории преобладал фактор индивидуальных отличий (недаром программа помощи таким детям именовалась "Аномальное детство"), а на практике – включение ребенка в здоровый и оптимистический коллектив.
Перестройка, или те изменения в жизни, которые сделали ее необходимой, заставила пересмотреть основы воспитательной стратегии. Школа стремительно перешла от лозунга "всестороннего развития личности" к "оказанию образовательных услуг", вынуждая семью восстановить полузабытые навыки воспитания. Такая встряска основ не прошла даром. Сначала всю Россию в середине 80-х гг. захлестнула волна токсикомании 10–12-летних детей, взявших моду вдыхать пары бензина до потери сознания и галлюцинаций. В те годы этому не было дано сколько-нибудь вразумительного объяснения, и оно ушло в историю без выводов как проходной (и ныне почти забытый) эпизод, однако сам по себе он был, безусловно, знаковым событием и свидетельствовал, что дети отреагировали на социальное отчуждение, пока взрослые еще ничего не чувствовали.
Вдыхание паров бензина до отключения сознания в детском мироощущении можно смело считать прообразом самоубийства. В дальнейшем как семья, так и среда приноровились к новой расстановке сил, дав детям внимание, которого тем недоставало. Токсикомания пошла на спад, сохранившись лишь среди "уличного племени", а ей на смену пришел массовый исход из школы так называемых "неконкурентоспособных учеников".
Смена ориентиров ("аномальные" на "неконкурентоспособные") точно отразила суть происходившего. Дело в том, что к началу 90-х гг. государство сосредоточило имеющиеся ресурсы на подготовке ограниченной численно когорте детей, способных усваивать сложные программы обучения, чтобы удержать темпы социального, технического и научного прогресса. Для них открыли привилегированные (как их до революции называли – министерские) образовательные учреждения. Остальным – муниципальным (они же ординарные, или народные) школам было предложено забыть о государственном статусе и переключиться на цели самореализации личности в процессе обучения. Однако политическая платформа, как это присуще нашей перестройке, была изложена крайне невнятно. Все учреждения захотели получить привилегии и начали бороться за статус престижной школы, опираясь на учащихся, чьи успехи можно было продемонстрировать начальству. Естественно, потребовалось некоторое время, пока честолюбивые иллюзии рассеялись, но все-таки почти десять лет те ученики, с которыми нужно было работать просто из чувства долга, учителю были неинтересны. Они стали балластом, и от них этого не скрывали.
Уважаемый посетитель!
Чтобы распечатать файл, скачайте его (в формате Word).
Ссылка на скачивание - внизу страницы.