Легитимность политической власти, страница 2

Речь здесь не идет о сложном переплетении множества трудноуловимых факторов моральной, эмоциональной, психологической, религиозной, материальной или иной природы, которые в совокупности дают личностную установку и определяют позицию личности. Речь не идет и о простом частном волеизъявлении, уважительно названном Достоевским «мое хотение». «Опыт показывает, - пишет Вебер, - ни одна власть не довольствуется по доброй воле только материальными, только аффективными или только ценностно-рациональными мотивами как шансами своего длительного существования». Главное не в содержании идей, а в значении группы, которая эти идеи поддерживает или выдвигает. Человек признает п присваивает позиции своей референтной группы или отдельных людей, например, лидера, т. е. главное, по Веберу, в отношении к власти — «престиж образца» [2, стр.192].

Власть экономическая и власть политическая, считает он, не только не совпадают, но часто находятся в обратной зависимости. Властные отношения не опираются на отношения собственности и не соответствуют им. Они связаны со сферой социального престижа, который «в противоположность классовому делению  распределяет людей  по  группам  согласно  их  образу жизни. Он основам на субъективно ощущаемой ...взаимопринадлежности» [2, стр.193]. Обладание властью, в спою очередь, дает престиж се носителю, часто существенно изменяя его положение в социальной иерархии.

Власть имущие  представляют  получаемые  от  нее  привилегии  как «заслуженные».  Принцип иерархии, подчинения одной группы другой и соответственно подчинения идеям объявляется «справедливой судьбой». Вебер продолжает: на этой основе лидирующие группы выдвигают различные легенды, своего рода «самооправдание», которое выстраивает иерархию властных отношений. Вебер не скрывает, что сущность господства состоит в том, чтобы этими легендами представить «конкретную форму господства воплощением всеобщих   или   национальных   ценностей и интересов» [2, стр.193].

Подчеркнем, что аргумент для оправдания власти Вебер называет язвительно-иронически «легендой», подразумевая здесь обман, циничную ложь, лесть. Но «самооправдание» в политике - крайнее средство, ибо подчиненным, массе с ее «низкой рационализацией мышления», по мнению Вебера, не свойственно задумываться о правомерности существующего порядка. Его безусловная стабильность незыблема до тех пор, пока сам порядок не станет для массы «проблемой» . Лишь тогда пускается в ход легенда. Но если она становится объектом «сильных и действенных атак», тогда ей требуются особо тщательная разработка и привлечение средств физического принуждения к повиновению.

Легитимность, представленная Вебером, содержит идею, проходящую красной нитью через всю концепцию, - непреложность подчинения. И дело здесь не в тематике немецкой правовой науки времени Вебера, а в особенностях общей политико-экономической ситуации в стране. «Речь идет о власти и о жизни, больше ни о чем... ибо наше существование, как ничье другое, поставлено под вопрос», писал в начале 20-х годов социолог Э.Трельч, коллега и единомышленник Вебера. Для поверженной и лежащей в руинах послевоенной Германии, с тревогой наблюдавшей за революцией в России 1917 г. и позже пережившей трагедию Ноябрьской (1918) революции, вопрос о власти был действительно первостепенным. Он ставился только в одном ключе: власть нужно удержать, не допустить изменения ситуации.

Поэтому тема неподчинения власти и непринятия легенды фактически отсутствует у Вебера. Социальные группы и классы из социальных низов, претендующих на коренные преобразования, Вебер называет «иллегитимными» и исключает из анализа. «Иллегитимность есть источник власти трибуна», - отмечает он, имея в виду античного защитника прав плебеев [2, стр.193]. К иллегитимным группам Вебер относит также современный пролетариат и его партии, средневековый пополо, ставший   «первым   намеренно   иллегитимным   революционным   политическимСОЮЗОМ".