русской литературе и в то же время не выдуманные, взятые из жизни [П., 2, 116].
Заканчивая первую редакцию пьесы, автор так определил ее принципиальное отличие от современной драматургии: «Современные драматурги начиняют свои пьесы исключительно ангелами, подлецами и шутами – пойди-ка найди сии элементы во всей России! <…> Я хотел соригинальничать: не вывел ни одного злодея, ни одного ангела (хотя не сумел воздержаться от шутов), никого не обвинил, никого не оправдал» [П., 2, 138]. По утверждению драматурга, он хотел «суммировать все то, что доселе писалось о ноющих и тоскующих людях, и своим «Ивановым» положить предел этим писаньям» [П., 3, 132]. Во второй редакции Чехов старался как можно полнее обрисовать характер «утомленного» человека 1880-х годов. Однако и в этом случае герой пьесы показался первым ее читателям очерченным недостаточно и недоговоренным. В связи с этим Чехов пишет А.С.Суворину большое «программное» письмо, в котором обосновывает свое понимание драмы Иванова как драмы целого поколения «надломленных» и тоскующих по «общей идее» людей: «Иванов, дворянин, университетский человек, ничем не замечательный; натура легко возбуждающаяся, горячая, сильно склонная к увлечениям, честная и прямая, как большинство образованных дворян <…> Но едва дожил он до 30-35 лет, как начинает уж чувствовать утомление и скуку <…> Он ищет причин вне и не находит; начинает искать внутри себя и находит одно только неопределенное чувство вины <…> Такие люди, как Иванов, не решают вопросов, а падают под их тяжестью. Они теряются, разводят руками, нервничают, жалуются, делают глупости и в конце концов, дав волю своим рыхлым, распущенным нервам, теряют под ногами почву и поступают в разряд «надломленных» и «непонятых» (30 декабря 1888 года) [П., 3, 109-111].
В процессе переделки Чехов изменил жанрово-стилистическую основу пьесы: из комедии она стала драмой. Вместо прежнего Иванова, ничем не примечательного, обыкновенного человека, безвольно отдающегося течению жизни, в центр пьесы поставлен одинокий герой, охваченный острым внутренним разладом, резко противопоставленный остальным действующим лицам, вокруг которого концентрировалось теперь все действие пьесы. Первоначально пьеса заканчивалась шумной свадьбой, в конце которой Иванов умирал своей смертью. В новой редакции он стрелялся у всех на глазах перед самой поездкой в церковь. Были исключены некоторые бытовые эпизоды, тормозящие действие, – те эпизоды, которые составят позже основу чеховской драматургии.
В новой редакции пьеса пережила второе рождение на сцене Александринского театра 31 января 1889 года. Она имела огромный успех. «Иванова» приравнивали к «Горю от ума» [12, 339]. В печати пьеса вызвала шумную полемику, возбудила разноречивые толки и мнения. По словам А.Н.Плещеева, «одни превозносили пьесу до небес, другие страшно ругали»[2]. Н.К.Михайловский упрекал Чехова в стремлении вызвать сочувствие к Иванову, вместо того, чтобы придать его фигуре сатирическое освещение. Критик обвинил драматурга в «пропаганде тусклого, серого, умеренного и аккуратного жития» и в «идеализации отсутствия идеалов» [12, 350]. В.Г.Короленко считал «Иванова» «плохой вещью» и возмущался тем, что Чехов «заставляет поклоняться тряпице и пошлому негодяю, а человека, который негодяйством возмущается, <…> тенденциозно заставляет писать анонимные письма и делать подлости» [12, 351]. Обозреватель «Недели» Р.А.Дистерло писал о широком собирательном, обобщающем значении образа Иванова, отмечал его близость к типу «лишнего человека» и «героя времени» [12, 352]
Уважаемый посетитель!
Чтобы распечатать файл, скачайте его (в формате Word).
Ссылка на скачивание - внизу страницы.
