Последний раз об “экзистенциальном существовании”

Последний раз об “экзистенциальном существовании”

“Отзыв” С. Э. Никулина на рецензию, опубликованную в 9 (19) номере журнала “Логос” за прошлый год представляется мне чрезвычайно симптоматичным. Несмотря на его, так сказать, самоочевидность, мне, учитывая его директивный тон, все же трудно удержаться от ряда комментариев, которые я позволю себе привести in extenso.

Два предварительных соображения.

Во-первых, С. Э. Никулин явно злоупотребляет аргументом ad hominem. Поясню: если в научной или в философской литературе рассматривается, анализируется, критикуется чья-то позиция, концепция, аргументация или перевод, то все сказанное, хотя она и адресуется определенному человеку, однако, никоим образом не направлено против него как человека такого-то возраста, носящего обувь определенного размера и проч. Одним словом, критика — коль скоро она не выходит за пределы элементарной корректности — не ставит себе целью задеть личность. Вкладывать свое личностное начало в сказанное уместно при разговоре на кухне, но стремиться протолкнуть его напрямую в научную дискуссию, правила ведения которой насчитывают много столетий (в России, как видно, этому все еще приходится учиться), — означает ставить вежливых людей в весьма неловкое положение. Если всё критически сказанное об авторе текста воспринималось бы как нанесение личной обиды, то никакая наука не была бы возможна. Как то было сказано Аристотелем: Платон мне друг, но истина дороже. С тем, какое влияние научная критика оказала на личностные взаимоотношения между Платоном и Аристотелем, можно составить представление по известной фреске Рафаэля. Область науки и философии — это область свободной дискуссии (причем свобода, разумеется, не тождественна произволу). Плата за эту свободу, которая является условием существования философии и науки, — риск нелицеприятной критики.

Во-вторых, прежде чем переходить к каким-то содержательным вопросам, я хотел бы подчеркнуть, что могу отвечать лишь за то, что написано мной, но никоим образом не за те “коннотации”, которые могут возникать по этому поводу у некоторых читателей.

Автор “отзыва”, как следует из его собственного заявления, написал его с целью “защитить честь “мундира””, причем “не только собственного …, но и мундира Другого”. Обращу внимание на то, что легитимировать свое собственное недовольство праведной защитой “Другого” не есть особо удачный прием. Да и сама цель — “защита мундира”, — будь то своего, будь то чужого, — никак не вяжется с задачами того, что можно было бы назвать научной или философской дискуссией. Тем более, что “мундир Другого” — в данном случае государственного института — в таковой нелепой “защите” со стороны С. Э. Никулина никоим образом не нуждается.

В отзыве мне выговаривается, в частности, неверное истолкование взаимоотношений упомянутого МВД и работы переводчика, причем сделано это в следующей форме:

“все оговоренные выше остроты по поводу “интереса” МВД к философии, “давления” этой организации на издание произведения Больнова, суть “воздушный замок”, настраивающийся на запечатленном в протокольном предложении В. Куренного факте: “монография … выходит под шапкой МВД России”. ^[1]

Действительно, в рецензии встречается слово “интерес”, которое здесь передается в кавычках (хотя и вне того контекста, к которому оно привязывается в приведенной цитате).[2] К сожалению, С. Э. Никулину только очень хочется, чтобы там было и слово “давление” (или нечто сходное в смысловом отношении). Увы, это не так. Вся химерическая идея (если угодно, “воздушный замок”) какого-то ““давления””, которое я, якобы, усмотрел во взаимоотношении работы над переводом Больнова и МВД — это плод единственно “политической коннотации” автора “отзыва” (см. первый абзац этого “отзыва”). Ничего подобного в рецензии нет, да и быть не могло (МВД должно бандитов ловить и заниматься другими полезными и важными делами, а вовсе не контролировать работу переводчиков).

Я, конечно, могу догадаться, что в России в определенных кругах простая констатация сотрудничества с органами Внутренних Дел может восприниматься как оскорбление (а именно оскорбление требует защиты “чести мундира”). Встречал я и наименование “криминальная столица” применительно к столице северной. Но не предполагал, что дело зашло так далеко (если судить по этому “отзыву”). Я, однако, вынужден — как рецензент и как гражданин — обратить внимание С. Э. Никулина на то, что далеко не для всех выражение “дисциплинированный” или “выправка” означает ““затоталитаризированное” нутро” (первый раз встречаю такое выражение) или ““тотальный подход”” (и откуда берутся такие “философские коннотации”?). Более того, подобная “коннотация” является, на мой взгляд, совершенно неестественной (хотя, конечно, и легко объяснимой). Употребление в моей рецензии соответствующего “дисциплинарного” лексикона (“дисциплинированный”, “выправка”, “чин” и проч.) являются элементами того стиля, в котором сделана рецензия. Или С. Э. Никулина удивляет, что есть люди, которые продумывают не только содержание, но и форму, и стиль текста? Однако, я вовсе не понимаю, чего обидного есть в метафорическом уподоблении “дотошного читателя” “майору Пронину”. Если С. Э. Никулин усмотрел здесь нечто обидное и даже оскорбительное, то могу лишь заметить, что МВД давно пора начать проводить на философском факультете Санкт-Петербургского Государственного Университета разъяснительную и воспитательную работу, дабы рассказать подрастающему поколению, что отечественные майоры бывают очень даже достойными людьми (уверен, что майор Пронин к таковым принадлежит^[3]).