Последний раз об “экзистенциальном существовании”, страница 7

7) Коль скоро книга была рассчитана на “ухо обычного человека”, то я, видимо, действительно, допустил ошибку вообще взявшись за ее рецензирование. Но нельзя же так вводить в заблуждение покупателей. В аннотации ясно сказано: книга рассчитана “в первую очередь” на университетскую среду и ученых. То есть не на “обычного” или не на “необычного” читателя, а на грамотного (грамотность, кстати, не бывает “нейтральной” или какой бы то ни было еще: она либо есть, либо ее нет). Но в своем “отзыве” С. Э. Никулин, к счастью, все окончательно разъяснил, чем еще раз засвидетельствовал действенность провокативной стратегии в философии. Речь, оказывается, идет о “более или менее популярной философской литературе”. Что же, тогда и серию надо называть честно и прямо: не МИР ФИЛОСОФИИ (что означает не пойми что), а БОЛЕЕ ИЛИ МЕНЕЕ ПОПУЛЯРНАЯ ФИЛОСОФСКАЯ ЛИТЕРАТУРА. Тогда никаких недоразумений бы не было, как и моей рецензии в “Логосе”, ибо в таковой литературе я, откровенно говоря, ничего не смыслю.

В заключение я хотел бы еще раз обратить внимание на ряд обстоятельств, которые весьма отчетливо репрезентирует данный “отзыв”. Помимо “защиты мундира”, совершенно абсурдной в рамках философской дискуссии, место аргумента в научном и философском сообществе начинает занимать субъективная “коннотация”. Если ее простое озвучивание считается теперь разумным аргументом, то впору, действительно, съезжаться на Черной речке. Кроме того, в качестве критики все чаше воспринимается описание или феноменология текста. Достаточно констатировать некоторый факт (или выписать ряд цитат автора) в рецензии и извлечь из этого ряд аналитических (в строгом смысле слова) следствий, чтобы очевидная несуразность сказанного была воспринята как какой-то скрытый и коварный умысел, ложные следы которого начинают выискивать в стилистике рецензии или заметки. В результате происходит примечательное обращение: оцениваются уже не содержательные характеристики текста, а “респектабельность” способа выражения (и даже оформления), что, в свою очередь, в “положительном” пределе понимается как неспособность формулировать свои мысли ясно, отчетливо, а если требуется, — то и остро. Могу лишь в свою очередь мягко обратить внимание С. Э. Никулина на то, что иногда полезно принимать к сведению и то, что высказывается, а не только насколько бесцветно или остро это делается, в первую очередь — применительно к своей собственной работе. Если он очень “дисциплинированно” пронумеровал все строки и абзацы в переводе, то это не значит, что он получил полное право писать в комментариях все, что угодно (на что, в частности, обращает внимание и моя рецензия).

Виталий Куренной^[10]

^[1] Специально для С. Э. Никулина разъясняю основание способа употребления в данном случае выражения “шапка”: 1) взять все книги, выпущенные при содействии МВД; 2) раскрыть их на титульном листе; 3) найти сходства и различия. При известной наблюдательности можно заметить, что верхняя часть остается неизменной, в то время как основное содержание страницы изменяется. Вот это часть и называется (довольно общеупотребительным образом) “шапкой” — будь то в документе, в газете и т. п. Попутно замечу, что у журнала “Логос”, согласно способу употребления этого выражения, нет “шапки” (надеюсь, здесь вы уже самостоятельно сможете установить, почему ее нет).