Трагедия о Л.Выготском, принце психологии

Щедровицкий
Трагедия о Л. Выготском, принце психологии

15 июля 1993 г.

Задачи и цели анализа

Сегодня с именем Л.С.Выготского связано чрезвычайно много "мифов", как в плане содержания его концепции психического развития, так и в плане истории идей Выготского и влияния этих идей на последующее развитие отечественной общей и педагогической психологии.

Вообще-то, в этом нет ничего странного и удивительного. Такая судьба обычно постигает все великие доктрины, которые спустя некоторое время после их создания становятся полем социально-политических и содержательных интерпретаций. В философии такова судьба Канта, Гегеля, Маркса, а сегодня Гуссерля и Хайдеггера. Тем сложнее ставить перед собой и решать задачи демифологизации подобных интерпретаций. Вполне резонно задать вопрос: зачем? Ведь "миф" Выготского с плане программирования развития отечественной и даже европейской и американской психологии может оказаться гораздо более продуктивным, чем мифологизированный образ, результат последовательной историко-критической реконструкции.

Зачем говорить, что "король голый", и когда об этом стоит говорить?

Я исхожу из того, что сегодня отечественная психология и ряд практик, традиционно связанных с психологическими исследованиями и выражающих себя через формы философско-психологических и предметно-психологических понятий, стоит перед лицом существенного слома. Этот слом вызван утерей проблем: гомогенизацией истории и уплощением метатеоретических представлений, обеспечивающих психотехнические разработки и психологические исследования. Решение социально-политических и коммунальных задач - как внутри сообщества отечественных психологов, так и вовне, в связи с расширяющимся распроcтранением идей культурно-исторической концепции и теории деятельности - создало ситуацию, где эклектика и самоутверждение стали более предпочтительной стратегией, нежели проблематизация и целенаправленное расслоение понятий и схем анализа.

Во многом благодаря работам Выготского и других отечественных авторов тезис о том, что для того, чтобы анализировать психические функции, надо выйти за их пределы, стал общим местом. Однако подобное понимание не может считаться основным конструктивным результатом; повторение этого тезиса, не сопровождаемое разработкой новых методологических рамок и предметных конструкций, в какой-то момент вызывает обратную реакцию.

Это уже не раз происходило в истории психологии: один раз с идеями немецкой философской психологии конца ХIХ - начала ХХ века, второй раз - с самим Выготским, на рубеже 40-ых годов, и сегодня подобная ситуация может повториться с так называемой "психологической теорией деятельности".

Именно поэтому я ставлю перед собой неблагодарную и во многом нереалистичную задачу демифологизации Выготского, сохраняя при этом максимально уважительное отношение и к нему самому как автору и мыслителю, и к его работам, где литературный пересказ различных оригинальных теорий соседствует с поистине гениальными идеями самого Выготского.

Была ли культурно-историческая теория?

Первый тезис, который я бы хотел провести очень жестко, состоит в том, что у Выготского никогда не было никакой предметной теории: ни психологической (о чем я буду говорить далее), ни культурологической (если пользоваться дисциплинарными членениями социально-гуманитарного знания), ни теории той или иной психической (интеллектуальной) функции. Выготский не дошел до предметной теории, и у меня существуют большие сомнения в том, что он стремился до нее дойти и использовал методологический прототип "предметной теории" как образец и цель собственной работы.

При этом я сразу хочу убрать возражения такого типа, что Выготский не знал, что такое "предметная теория" и не различал разных эпистемологических стратегий. Знал и различал. Для этого достаточно познакомиться с работами современных ему методологов, на которые он ссылается: в частности с работой В. Ивановского "Методологическое введение в науку и философию" и т.д. Выготский не стремился строить предметную теорию, потому что он реализовывал в своей деятельности стратегию философского синтеза, направленную на реконструкцию строя используемых понятий и, возможно, смену онтологических картин, на которых осуществлялась работа. Я прекрасно понимаю, что эти два типа работы - понятийная и онтологическая - во многом принципиально отличаются друг от друга, но сейчас мне важнее провести разграничительную линию между теоретической (предметно-теоретической и в этом плане аналитической) и философской (синтетической) установками.

Выготский строил философию человеческого развития (философскую антропологию) и твердо понимал, что разрабатываемые им понятия и онтологические конструкции не укладываются в рамки никакой предметной дисциплины. Его ориентация носила ярко выраженный внепредметный, межпредметный и - в определенных проходах - откровенно надпредметный характер.

Но уже в силу этого используемые им понятия носили скорее рамочный статус и не становились для него самостоятельным объектом мысли и рассмотрения. Здесь вполне можно пользоваться различением, предложенным в рамках работ Московского Методологического кружка Э. Г. Юдиным: различением "деятельности" как объяснительного принципа и как предмета рассмотрения. Это разделение не совсем точно, но лежит в русле тех тезисов, которые я хотел бы вам предложить.