Краткий очерк политической экономии (выдержки), страница 6

Конечно, такое сопоставление, поскольку в нем устанав­ливается это сходство и различие, полезно для освещения данного положения, для раскрытия в нем новых сторон и более глубокого его понимания, но исторические события не повторяются. История индивидуальна, и этих-то инди­видуальных отличий, в которых и заключается, может быть, самая основная особенность истории данной страны, нельзя уловить историческими аналогиями, а чтобы охватить, взве­сить и предсказать течение индивидуальных событий во всей их сложности, не хватит человеческих сил, ибо это невоз­можно даже относительно событий мира физического, если взять их во всей сложности, между тем как в истории дей­ствует не только механическая причинность, но и челове­ческая воля, наша собственная личность. Будущее пред­ставляется нам не только как результат объективных, в нашей воли лежащих, причин и следствий, но и наших соб­ственных действий, проявлений нашей индивидуальности. В своем сознании, как живая, чувствующая и волящая лич­ность, я не могу отделаться, даже если бы этого хотел (независимо от того или иного метафизического решения вопро­са о свободе воли по существу), от представления о свободе моей воли, в смысле способности поступить и так, и иначе, и тем самым в том или ином смысле определить дальнейший ход истории. Подобным же образом способность свободного хотения в смысле возможности поступать так или иначе я предполагаю и за другими живыми людьми, к которым об­ращаюсь с увещанием, убеждением, обличением. Поэтому представление о ходе будущего как необходимо предопреде­ленном (а, стало быть, и возможность предвидения этого будущего) может быть доступно сверхчеловеческому суще­ству, извне наблюдающему ход истории, но просто не может вместиться в нашу голову одновременно с представлением о свободе выбора, об историческом творчестве, где творцами являемся и мы сами.

Поэтому познание будущего, наступающего с «естествен­ной необходимостью» (о которой постоянно говорится в мар­ксизме), т. е. по законам механической причинности, но не человеческой воли, для нас — к счастью или несчастью — закрыто, и будущее представляется нам не только как необ­ходимое, но и как должное, не только как необходимость, но и как свобода.

Свобода принадлежит только хотению; с того момента, как принято известное решение, человеку приходится счи­таться с необходимостью, учитывающей так или иначе его поступки и очерчивающей для них сравнительно узкий круг с теми общими условиями и устоями, которые характеризу­ют данное общество и время. Конечно, эти условия и устои и сами не представляют чего-либо неизменного и подверга­ются, хотя и медленно, преобразованиям и развитию. Эти-то общие условия обычно и имеются в виду, когда говорят о «железном законе развития», о «неотвратимой необходимо­сти» и т. под. Все эти гиперболы отмечают простой факт влияния общих условий в данную минуту, но при этом не может быть в точности предопределена ни степень влияния этих условий, ни сама их прочность. Поэтому ко всем заве­рениям и ссылкам на «научно познанный закон развития» следует относиться в высшей степени критически и видеть в них или род недоразумения — результат незрелости мыс­ли, или же просто агитационную фразу. Чем менее созна­тельна, чем инстинктивнее данная сторона хозяйственной деятельности человека, тем отчетливее можно наблюдать для данного момента влияние общих условий жизни, и тем за­кономернее, проще, однообразнее представляется жизнь человечества, если рассматривать ее именно с этой стороны. На этой особенности основывается, между прочим, успеш­ное приложение массовых наблюдений или статистического метода, который в таких случаях дает удивительные резуль­таты, но или не приложим, или ведет к совершенно невер­ным результатам в случае распространения на области, ему не соответствующие. Говорить подробнее об этом мы не бу­дем, заметим лишь, что подсчет, язык цифр вообще весьма употребителен в экономической науке не только в целях исследования, но и в целях точного изложения данных хо­зяйственной жизни. Экономист так же охотно прибегает к таблице (а, может быть, и злоупотребляет ею), как матема­тик к формуле.