Последний раз об “экзистенциальном существовании”, страница 5

4) Относительно “экзистенциального существования”. При написании рецензии я, учитывая некоторые обстоятельства С. Э. Никулина, о которых он постоянно напоминает, попытался мягко урезонить его конструкторский пыл в отношении философской терминологии, а также миссионерское желание вывести автора, которым занимаешься, сразу в протагонисты на философской сцене. Более того, я не только сделал это мягко (что было принято за “раздражающе смазанную” позицию), но и попытался понять, в чем, собственно, заключается основание выбора выражения “экзистенциальное существование” для перевода “die Existenz”, то есть, почему в конечном счете имеет место эта грубая ошибка. Это объяснение я нашел в том, что переводчик руководствовался не какой-то объективной необходимостью — будь то смысловой или текстологической, — но исключительно вопросами рецепции со стороны предполагаемой читательской аудитории, прогнозируя восприятие которой, он приписал ей определенную психологическую диспозицию, а именно попытался вычислить те “переживания” и “коннотации”, которые у нее, якобы, возникают при чтении ряда философских терминов. Решающим основанием этого “экзистенциального существования” является — цитирую — следующее: “Отказ от слова “экзистенция” объясняется, во-первых, его “научностью”, “холодностью” для уха обычного человека, “колючей нежизненностью” при необходимости приложить его к собственному существованию. Последнее, напротив, звучит весьма кровно, содержит привкус эпичности, философичности при некоторой, оказывающейся в данном случае благодатной для разворачивания конкретной философии определенности. Во-вторых …” (Больнов, 1999, с. 183) и т. д. — сил нет переписывать это дальше. Примечания переводчика (который воображает, что может легитимировать свой перевод кроме приведенных соображений еще и авторитетом традиции “определенной культурной области — философии” (см. “отзыв”)) действительно говорят “сами за себя”. Дабы не “раздражать” более С. Э. Никулина, вынужден уже без смягчающих оговорок повторить, что “экзистенциальное существование” в качестве перевода die Existenz — это безграмотный и совершенно надуманный термин, а указанные комментарии я рассматриваю — как и было сказано — лишь в качестве сугубо субъективных измышлений о диспозициях восприятия читающей аудитории. Я, конечно, не отважусь что-либо вещать от имени “обычного человека” вообще, но мне все же кажется, что С. Э. Никулин слишком поспешно взял на себя функции воспитания читающей публики, которая в такого рода ракетно-космическом “просвещении” [9] может быть и не нуждается. Такая задача воспитания читающей публики могла быть к лицу Ломоносову или Карамзину в полном расцвете сил (в рамках определенной и несколько старомодной идеологии), но не современному автору, который “молод, открыт миру, полон планов” и т. п. В этом мне видится чрезвычайное несоответствие — укорять рецензента своей молодостью и в то же время заниматься реформированием hard corn философской терминологии. На последнее мог идти, например, Кант, имея на то объективные основания, но ни Кант, ни кто-либо еще из философов не ставил терминологию с ног на голову только потому, что рассчитывал что-то там возбудить “эпическое” в читающей публике (мне такой случай, во всяком случае, неизвестен).

Результат этого реформирования налицо: те, кто готовил книгу к печати, так точно и не знают ее названия. На обложке и в выходных данных книги мы читаем “Философия экзистенциализма”, на титульном листе “Философия экзистенциализма / Философия существования”, наконец, переводчик упорно именует ее везде “Экзистенциальной философией”. Теперь переведите все это обратно на немецкий язык. — Без комментариев.