Юнг мрачно предупреждает, что грядет переформирование архетипов, этих незыблемых “первокирпичей психического”. Иного и ожидать трудно, если сакральная установка границ ставится на конвейер бесконечного тиражирования, с его механизмом превращения в Кич всего, что попадает в сферу внимания. “Постмодерном считается то, что внутри модерна указывает на представимое в самом представлении, что отказывается от утешения хороших форм утешения, от консенсусов вкуса, который позволил бы сообща испытать ностальгию по невозможному, что находится в непрестанном поиске новых представлений - не для того, чтобы насладиться ими, но для того, чтобы дать лучше почувствовать, что имеется и нечто непредставимое ”(12)
Реальность становится неуместной и ненужной, обменивается на Новые реальности. “Была ли война в Персидском заливе?” для экстази, путешествующего в лабиринте Интернета, вопрос, по меньшей мере риторический. Война или событие Плеромы теряет сакральное значение и уступает место войны, как Кича Креатуры.
Поколение отцов-основателей, объяснявших мир, картографировавших его, сменяется поколением детей-реформаторов, взрывающих здание изнутри. ”Наследный принц" психоанализа Карл Юнг начал с того, "что поменял смысл многих терминов, особенно таких краеугольных, как либидо, инцест, комплекс..., и вдруг на месте очевидных ран от семейно-сексуальной баталий прочитываются таинственные письмена, отсылающие нас то к древнегреческим мифам, то к алхимии, то к культам туземных народов... Компьютерный вирус прерывает программу... знаки и слова лишаются привычных значений и теряют связность, заставляя нас застыть в замешательстве и испуге” (20).
За сто лет, прошедших со времени появления психоанализа, в психотерапии возникло приблизительно 1300 школ, со своими языками и представлениями, основанными на собственном опыте работы с клиентами и критическом пересмотре наследия прошлого. Как говорил известный политический деятель: “Процесс пошел”.
В 1990 году в Кембридже, выступая с темой “Интерпретация и чрезмерная интерпретация” (26). Умберто Эко предложил обсудить пути ограничения интерпретаций и определения некоторых из них как “чрезмерных”. Высказывая замечания в адрес деконструкции Ж.Дерриды, он предложил учитывать, что наша способность дешифровки мира как текста во многом опирается на паттерны мышления, сформированные традициями европейского менталитета. Он выделил дуальные пары герменевтики и греческого рационализма, гностицизма и римского менталитета.
“Герменевтическая мысль превращает театр всего мира в лингвистический феномен и одновременно не признает за языком какую-либо коммуникативную власть” (26). Предлагает идею постоянной метаморфозы, где причинные связи могут перепутываться самым сложным образом и "после" может предшествовать “сначала”. Под истиной понимается нечто тайное (а все тайное является важным и главным), затерявшееся где-то в недрах времени, забытое нами, хранимое лишь посвященными адептами.
Греческий рационализм выводит знание из осознавания причин, а мир описывает через причинно-следственные связи, покоящиеся на принципах идентичности, непротиворечивости и исключения середины. Истину можно постигнуть, она достижима, если не нами, то в будущем.
Гностицизм говорит об интуитивном значении, как спасительном даре, полученном свыше, в противоположность простому знанию-ощущению. “Наследие гностицизма Эко усматривает в различных проявлениях современной культуры. От представления любовных отношений в виде экстаза или утонченной духовности до эстетического восхваления дьявола, попыток достичь откровения через секс, мистику, наркотики, словесный психоз” (16)
Латинский менталитет принес категорию меры, если границы не соблюдаются, то нет civitas, а также идею хронологичности, необратимости, преемственности.
Уважаемый посетитель!
Чтобы распечатать файл, скачайте его (в формате Word).
Ссылка на скачивание - внизу страницы.