Творческий путь Ивана Сергеевича Тургенева, страница 7

Трагическая противоречивость и трагическая красота страсти выступают в повести Тургенева как свойства, характеризующие глубочайшую сущность жизни. Подлинная жизнь начинается на уровне страсти, который, вместе с тем, есть уровень трагедии. Все, что лежит ниже этого уровня, воспринимается людьми, однажды достигшими его (или хотя бы приблизившимися к нему), как пустота. Русский быт, в котором нет места страсти, предстает в повести как мир, чуждый подлинной жизни, несоизмеримый с истинной красотой.

Способность или неспособность к страсти определяется в повести иерархия главных персонажей. Ниже всех – Астахов, состоящий из одних лишь поползновений к чувствам (П.В. Анненков). Внутренняя сухость и холодность «практического человека», обремененного своим здравым смыслом или заботами мелочного самолюбия, делают его самым бесцветным и безжизненным лицом. Неспособность возвыситься до истинной страсти сразу же ставит под сомнение достоинства Надежды Алексеевны и Веретьева, а затем и обосновывает из развенчание.

Характер Веретьева явно соотнесен с традиционными типами 40-х гг. С одной стороны, в нем заметны уже привычные для читателя той поры черты «артистической натуры», характеризующие бурный, порывистый и беспечно-свободный темперамент. С другой, Веретьеву даны традиционные приметы «лишнего человека» - слабость воли, бездеятельность, «совершенная и коренная бесполезность».

Но в этот стереотип не укладываются острое чувство реальности, неподдельная любовь ко всему простому и естественному. Традиционной схеме «лишнего человека» противоречат удаль, пылкость, безоглядность увлечений. В характере Веретьева угадывается национальная основа – сочетание необузданности с неоформленностью и хаотичностью душевного строя.  Вместе с тем некоторые черты героя напоминают о пушкинском «Каменном госте», о Лауре и Дон-Гуане. Это – потребность неограниченной свободы, радостная преданность мгновению и вместе с тем эгоцентризм, не признающий ничего, кроме собственных желаний. И все эти столь разные качества связываются воедино особой природой чувств Веретьева, приближающей их к подлинной страсти и в то же время отделяющий их от нее.

Веретьев порывист, но не страстен – в этом сущность его характера, определяющая превратности его судьбы. Он увлекается искренне и горячо но ни одно чувство не имеет над ним безусловной власти – той, которую имеет над человеком страсть. Постепенно раскрывается связь между этой неспособностью к всепоглощающим переживаниям и пафосом эгоистической свободы: Веретьев ничему не хочет подчиняться , он избежал порабощения, но самозабвение оказывается для него невозможным, настоящая полнота жизни ему недоступна.

В конце концов  людей, не способных к страсти, объединяет в повести свойственный всем эгоизм. На этом фоне страсть оказывается душевной силой, стихийно преодолевающей эгоистическое себялюбие, возвышающей человека над самим собой. Но расплатой за это становится страдания или гибель – непреложность такой связи для Тургенева очевидна. Все замыкается жесткой альтернативой: либо та или иная форма пошлости, либо путь, ведущий к катастрофе, - третьего не дано.

Повесть «Переписка», 1854г. многим связана с тургеневской прозой 40-х гг. В ней получила дальнейшее развитие особая исповедально-аналитическая форма повествования от первого лица, которую Тургенев осваивал именно в 40-ые гг. Однако в «Переписке» используется более сложная разновидность повествования от лица героев – эпистолярная, – сочетающая в себе многообразные возможности исповеди и диалога.

Героиня повести – Марья Александровна – свободна от пороков «лишних людей». Но тем не менее и она переживает мучительное ощущение одиночества, разочарования, испытывает внутреннюю раздвоенность. Духовный кризис одной личности как бы вторит переживаниям другой.

Драма «лишнего человека» воспринимается уже не как исключительная особенность определенного социально-психологического типа, но как один из многих вариантов трагического положения современной личности, возвысившейся над окружающейся средой и не находящей для себя другой жизненной опоры.