Отличие необходимой обороны от крайней необходимости

Государство считало преступным или сознательно заявленное виновным неуважение к требованиям права и закона, умышленное посягательство на правоохраняемый интерес, или, по крайней мере, проявившееся в преступном деянии легкомыслие, небрежность. Ни один из этих признаков преступной воли не существует при обороне: деятельность обороняющегося определяется только стремлением охранить интересы от грозящей неправомерной опасности; стимулом действия является принуждение, а не испорченность, грозящая опасностью общественному спокойствию. С этой точки зрения нельзя не признать оборону извинительной, противозаконной.

Но, всматриваясь ближе в юридическое значение оборонительных действий, Таганцев Н.С. видел в них другой не менее важный момент – объективный, отличающий их от деяний преступных: “мое вторжение в право другого имеет производный характер; я употребляю силу, предупреждая или преступное деяние – убийство, поджог, изнасилование, или же хотя и непреступное, но и неправомерное деяние. Это свойство моего действия должно быть принято в расчет при его оценке”[4].

Ненарушимость правового порядка, возможность для каждого пользоваться правами и благами, ему принадлежащими, есть необходимое условие  существования всякого цивилизованного общества. В государстве эта охрана лежит на общественной власти и выражается как в уничтожении последствий совершившихся нарушений, так и в предупреждении их, от кого бы эти посягательства ни исходили.

Но как и в той, так и в другой сфере охранительной деятельности государственная власть не может действовать без помощи других факторов общественной жизни. “Семья, школа, община не только не только разделяют с государством власть карательную в форме власти дисциплинарной, но участвуют вместе с тем и в его заботах о предупреждении нарушений.

На тех же основаниях вкладывается в предупредительную деятельность частное лицо; мало того, оно играет в этом отношении едва ли не главную роль. Государство может пытаться устранить причины нарушений правоохраняемых интересов, может уменьшать условия, содействующие их совершению, но оно не в состоянии предвидеть и предотвратить каждое отдельное правонарушение. Оно не может даже и ставить своей задачей охранение каждого индивидуума в каждый момент его жизни.

Государство, предупреждая посягательство на правоохраняемые интересы, не ограничивается пассивными мерами, не относящимися прямо к лицу, посягающему на правовой порядок; оно нередко идет далее и ограничивает свободу предполагаемых нарушителей, уничтожает их; еще чаще получает такой активный характер предупредительная деятельность частных лиц благодаря самим условиям нападения, его реальному характеру”[5].

По этим соображениям оборона является необходимым дополнением охранительной деятельности государства, и повреждение, причиненное интересам нападающего, представляется не только не противопоказанным или извинительным, но и правомерным.

К вышесказанному автор добавляет, что такое право обороны, как учила и школа естественного права, не создается государством, а только признается и санкционируется им. Его конкретное проявление зависит, конечно, от недостатков организованной государственной охраны, но его внутренняя сущность опирается на существо идей государственного общежития и права как регулирующего и охраняющего элемента общественной жизни. Уступка государственной власти охраны личности и ее прав, сделанная частными лицами и общиной при сформировании государства, предполагает реальную, а не фиктивную охрану, и только в этом случае личная охрана не может иметь места, когда ненарушимость прав, порядок и спокойствие действительно охранены государством; с другой стороны, понятие о праве как практическом распорядке общественной жизни совмещает в себе идею о цели – охран интересов и господство правового порядка и идею о средствах для осуществления этой цели – неуклонная борьба за право против неправа или против незаконного посягательства на него, и притом как в области публичной, так и частной. В идее об обладании правом заключается представление не только о пользовании им, но и об охране его от нарушений; в своей в этом смысле можно утверждать, что оборона есть прирожденное право.

Рассматривая этот вопрос, Н.С. Таганцев пришел к выводу, что отражение незаконного нападения на правоохраняемые интересы со всеми последствиями, из этого отражения вытекающими, составляет деяние не только извиняемое, а потому непреступное, но даже, в особенности в тех случаях,  где оборона направлена против преступных посягательств, является осуществлением права.

        Крайняя необходимость. Под состоянием крайней необходимости понимается, как и под обороной, нарушение какого-либо правоохраняемого интереса, или неисполнение какой-либо правовой обязанности, или, общнее, посягательство на правовую норму ради защиты также правоохраняемого интереса от грозящей ему и другими средствами неотвратимой опасности, но с тем отличием от обороны, что при ней вред причиняется нападающему, а здесь третьим лицам, или даже заключается только в нарушении закона.

Таким образом, общим моментом обоих институтов является наличность принуждения, а различие лежит в направлении защиты и вместе с тем в ее последствиях: там защита права противополагается неправомерному или даже и преступному деянию, а здесь мы встречаемся с коллизией интересов, одинаково охраняемых закона, или с коллизией прав. Эти сталкивающиеся интересы могут быть или однородны, или разнородны. В последнем случае, сообразно с тем назначением, которое мы придаем отдельным благам личности в общежитии, мы различаем столкновение благ равно важных, например, защита чести за счет свободы, или столкновение высшего блага с низшим, например, жизни и здоровья.

Посягательство на нормы права или на правоохраняемый интерес, несомненно, существует при защите интересов или вообще при действии в состоянии необходимости.

Но в то же время эта охрана резкими чертами отличается от преступных действий в тесном смысле, так как подобное посягательство вызывается особенными условиями, в которые поставлен интерес, пользующийся правовой охраной, вызывается необходимостью его охраны против опасности и в этом отношении является элементом борьбы за право, необходимым его атрибутом и тем самым устраняет необходимость и целесообразность его уголовной наказуемости.

С другой стороны, если подобная охрана и содержит в себе все элементы умышленной вины, то, однако, несомненно, что в ней не заключается условий, оправдывающих применение наказания.

Н.С. Таганцев рассмотрел условия, создающие опасность при крайней необходимости.

Кроме Николая Степановича Таганцева в дореволюционный период проблему необходимой обороны рассматривал выдающийся русский юрист своего времени А.Ф. Кони  

В советский период особое внимание обстоятельствам, исключающим преступность деяния уделяли Баулин Ю.В.[6], Ткаченко В.И.[7], Якубович М.И.[8], Тишкевич И.С.[9], Козак В.Н.[10], Паше-Озерский Н.Н.[11], Домахин С.А.[12] и др.

Нужно отметить, что те шесть обстоятельств, предусмотренных