Этот ход напоминает логику экзистенциальной аналитики «Бытия и времени». Там тоже «падение» в «несобственное» повседневное пребывание среди «людей» (Man) рассматривалось Хайдеггером отнюдь не как недостаток или случайность в судьбе Dasein, но именно как сама его «судьба» (как здесь «сокрытость» или «не-истина» наиболее близка сущности истины): лишь увидев себя в бездне «несобственного» бытия с другими и как другие Dasein впервые становится способным восстать из повседневной безликости, начать путь обретения «собственного» бытия,бытия самостью (Selbstsein). Здесь существенна и еще одна параллель с «Бытием и временем», где ставится под вопрос классически трансцендентальное понятие истины как выраженной в форме суждения об определенности предмета. В § 44 «Бытия и времени» Хайдеггер оспаривает метафизическое понимание истины как согласованности, противопоставляя ему понятие истины как «открытости». «Открытость» — предпосылка отношения Dasein к сущему; в ней сущее становится доступным, показывает себя как истинное.163 Параллели можно продолжить. И «Бытие и время», и «О сущности истины» в равной мере представляют собой попытки трансцендентального исследования природы истины в смысле исследования условий ее возможности. Оба этих текста в первую очередь являются вариантами одного и того же регрессивного или генетического анализа, стремящегося к исходному, первоначальному в исследуемом феномене. В обоих случаях присутствует некий всемирно-исторический пафос, когда бытийное мышление словно бы обращает вспять историческое развитие европейской культуры, отождествляющее — чем дальше, тем больше — истину бытия с метафизической концепцией истины как «правильности» или «соответствия». Наиболее явно это выражено в «Бытии и времени». Что предполагает понимание истины в смысле «aletheia» и каковы те условия, которые делают возможным именно такое ее понимание — все это рассматривается в «Бытии и времени» исходя из идеи «деструкции истории онтологии».164 Но как сам Хайдеггер позднее неоднократно отмечал, что в «Бытии и времени» ему так и не удало
сь сформулировать подлинное понимание того, что потом будет названо «историей бытия».165
Но вместе с тем в докладе об истине в существенной мере изменена сама проблематика. Не истина мыслится исходя из экзистенциальности Dasein, а сама экзистенция мыслится исходя из истины. В связи с этим иначе видится теперь и его отношение к сущему. Оно выглядит теперь как открытость, понятая уже как свобода, то есть как допущение бытия сущего, но такое допущение, которое, одновременно, само означает вхождение в сущее. Это принципиальный момент. Он связан с совершаемым здесь Хайдеггером отказом от метафизического понимания сущего как сущего в целом, то есть как полностью открытого сущего. Граница же метафизики состоит, по мнению Хайдеггера, собственно в том, что она не в силах мыслить «сокрытость» в самом существе, внутри истины. «Сокрытость» не просто противоположна «несокрытости», как если бы сущее было вырвано из истины, «сокрытость» всегда сопутствует «несокрытости». Фактически это уже во многом было осознано и в «Бытии и времени», где «заброшенность» и «проект» изначально сращены в «заброшенном проекте», подобно тому, как «несокрытость» и «сокрытость» взаимопри-надлежны в «aletheia».
В «позднем» творчестве Хайдеггер неоднократно указывает, что впервые с истиной бытия, а не с частными истинами сущего столкнулись первые греческие мыслители — досократики, еще не имевшие перед собой метафизического горизонта сущего. Но с другой стороны, поскольку неистина, как и сама истина, есть также событие бытия, то и все последующие философы, от Платона до Ницше, мыслившие бытие из горизонта сущего («страдавшие» этим главным, по мнению Хайдеггера, «метафизическим недостатком» — неразличением «онтологической дифференции» бытия и сущего), в равной мере принадлежат к истории западного мышления, как истории «забвения» или «сокрытия» бытия
Уважаемый посетитель!
Чтобы распечатать файл, скачайте его (в формате Word).
Ссылка на скачивание - внизу страницы.