История прихода Рижского Кафедрального Собора во имя Рождества Христова в 1915-1920-х годах, страница 6

положенный на окраине города, тогда как у русских — достаточное количество храмов во всех частях города [9, л. 9]. В связи с этим приходской Совет Вознесенской церкви постановил принять в свое ведение кафедральный собор и организовать в нем службы исклю­чительно на латышском языке. Несмотря на то, что такое заявле­ние было крайне неожиданным для прихода кафедрального собора, представители прихода собора заявили, что они вполне разделяют точку зрения приходского Совета Вознесенской церкви, что право­славные латыши имеют полное и законное право молиться в кафед­ральном соборе на своем родном языке, но это еще не значит, что этого права должен лишиться существующий при соборе православ­ный русский приход. Без всякой обиды той и другой стороне было предложено сделать так, чтобы в существующий при соборе рус­ский приход записывались желающие православные латыши, не за­трагивая существования Вознесенского прихода. Богослужения, в результате, можно было бы установить следующим образом: восста­новить один из уничтоженных германскими войсками боковых ал­тарей и в одно воскресенье для русской части прихода совершать раннюю литургию, а для латышей — позднюю, другое же воскре­сенье — наоборот, для латышей раннюю, для русских позднюю. По­становление же приходского Совета Вознесенской церкви как рав­ного приходскому Совету Рижского кафедрального собора органа, последний не мог считать для себя действительным и имеющим за­конную силу, так как этим самым приходской Совет, существую­щий на законных основаниях, как избранный приходом и утверж­денный канонической церковной властью, сам себе подписал бы смертный приговор, и, тем самым, не смог бы исполнять своего предназначения [9, л. 40]. Возникшие по поводу этого переговоры между обоими приходскими Советами не привели ни к каким ре­зультатам. 28 февраля 1920 года, в субботу, накануне праздника Торжества Православия, во время совершения всенощного бдения в Кафедральный собор явилась полиция и предъявила приказ минист­ра внутренних дел А.К. Берга об опечатании собора [9, л. 40 ], что и было исполнено по окончании богослужения [18, л. 23]. В понедельник, 1 марта, приходской Совет собора обратился с докладной запиской к министру с просьбой разъяснить причину столь неожиданного распоряжения. Министр А.К. Берг объяснил, что распоряжение об опечатании собора было вызвано тем, что, якобы, правительству неизвестно, кто же был хозяином собора, и, как построенный па казенные средства правительства России, отныне он считается собственностью Латвии. Неизвестно, якобы, правительству и о  существовании при соборе прихода, который имел бы право предъявлять на него свои права. Кроме того, по словам министра, и воск-

((57))

ресенье, 29 февраля, по дошедшим до правительства сведениям, предполагалось объявление резолюции собрания представителей православных приходов Латвии от 25-27 февраля, которое могло вызвать нежелательные эксцессы со стороны различных групп пра­вославного населения г. Риги. В результате МВД сочло необходи­мым опечатать собор до выяснения, «кто же является собственни­ком собора» [9, л. 7].

29 февраля на квартире К.А. Шуберта состоялось экстренное за­седание Совета прихода собора, на котором приходской Совет обра­тился за помощью к российскому консулу В.А. Преснякову [9, л. 5]. Последний обещал переговорить с А.К. Бергом. В результате стала известна истинная причина закрытия собора: он был закрыт по на­стоянию Кабинета министров, который обосновывал это следую­щим образом — во-первых, когда собор был отнят германскими ок­купационными властями, то протестов не было ни от духовенства, ни от прихода; во-вторых, когда уходили оккупационные войска, собор должен был быть возвращен правительству, и, в свою оче­редь, уже у последнего нужно было просить санкцию на управле­ние; в-третьих, поступали жалобы на самочинные действия прихо­да, и на все запросы последний отвечал уклончиво; в-четвертых, письмо покойного епископа Платона не совсем твердо говорит о признании прихода.

В беседе с А.К. Бергом консул В.А. Пресняков привел свои дово­ды: протестовать было некому, так как многие прихожане были в эвакуации; ответы Совета правительственным органам были ук­лончивы, чтобы не попасть под критику из-за требований материальной помощи в тяжелое военное время; приход существовал и именно он отремонтировал собор; староста, председатель приходского Совета и настоятели могут дать подписку в том, что в соборе, кроме проповедей религиозного характера, никаких других речей не могло быть и не было [9, л. 10].

В итоге приходской Совет собора 5 марта представил Министерству внутренних дел докладную записку, в которой изложил все исторические данные, подтвержденные целым рядом имеющихся в распоряжении Совета документов о существовании прихода при соборе [18, л. 25-28]. Выслушав заявление представителей приходского Совета, министр заявил, что если бы эти сведения были у него ранее, он не отдал бы распоряжения об опечатании собора. Вслед за этим председатель приходского Совета Н.Д. Фалеев 12 марта 1920 года получил письмо следующего содержания: «После переговоров с членами Кабинета считаю долгом сообщить, что Кабинет министров не считает возможным взять на себя решение вопроса о кафедральном соборе ввиду близости созыва Учредительного собрания,

((58))

Вследствие этого собор должен остаться опечатанным впредь до ре­шения дела Учредительным Собранием» [18, л. 47].

Ссылка на Учредительное Собрание, вероятно, была поводом, прикрывающим нежелание предоставить собор русским православ­ным, и, естественно, такой ответ не мог удовлетворить приходской Совет. 16 марта Совет обратился к А.К. Бергу с новой докладной за­пиской, в которой ходатайствовал о передаче собора приходу хотя бы временно, до окончания решения вопроса в Учредительном Со­брании, ввиду «приближения Страстной и Светлой седмиц». Было указано и на материальный ущерб, который понес приход из-за прекращения совершения богослужений в соборе [23, л. 23-24]. Но ответа на это ходатайство не последовало, хотя в поддержку при­ходскому Совету Рижского кафедрального собора выступили обще­ство «Самопомощь», Национально-демократический союз, Союз русских учителей, Гребенщиковская старообрядческая община, а также российский консул [9, л. 45].