“Человеческое измерение” экономики

“Человеческое измерение” экономики

  Советская система воспитания “социалистической личности” исходила из категорического отрицания всякой частной собственности. Даже самая мелкая, согласно пугающему тезису В.И. Ленина, “постоянно, ежедневно, ежечасно, стихийно и в массовом масштабе” порождает буржуазию и капитализм - этих заклятых врагов социализма.1

  В постсоветский период произошел поворот на 180 градусов. Частная собственность стала официально рассматриваться чуть ли не как панацея от всех бед и главный стимул экономического развития. Государственный сектор сжался и усох. И продолжает, как “шагреневая кожа” уменьшаться в своем объеме и значении. Общественная выгода представляется только в категориях прибыльности и конкурентоспособности.

  Однако нас интересуют сейчас не экономические проблемы переходного периода, а то воздействие, которое новые формы хозяйствования оказывают на формирование личности.

  Бытуют два противоположных мнения: одни считают, что частная собственность есть объективная и необходимая предпосылка свободы личности. Без собственности человек обречен на зависимость и подчинение, подобно рабу, крепостному, служивому. Никакое формальное правовое равенство неспособно само по себе обеспечить благосостояние и независимость. И только наличие собственности - земли, другой недвижимости, капитала, средств производства и т.д. - гарантирует самостоятельность и относительную свободу.

Другие полагают, что, напротив, частная собственность порождает неравенство, а следовательно, сокращает поле свободы. Уделом большинства становятся бедность и зависимость. Поэтому частную собственность следует заменить коллективной и “общенародной”.

  И то, и другое мнения страдают тенденциозностью и упрощенчеством. Если отвлечься от собственно производительной функции и дать “человеческое измерение” частной собственности, то явственно обнаружатся два ее лика. Разделить их можно только условно. С одной стороны, частная собственность действительно вызывает (вернее, отражает) социальный антагонизм между собственниками и не-собственниками. В реальной жизни обе группы сами состоят из разных слоев - от бедного ремесленника до миллионера. Последнему его богатство и в самом деле обеспечивает полную экономическую и политическую независимость. Более того, плавно превращается в реальную власть. И наоборот, высшие государственные чиновники становятся миллионерами. Мелкому хозяйчику - трудяге за ними никак не угнаться. Правда, богатые персоны являются рабами своего капитала, ради которого готовы потерять душу. Эта особенность собственности достаточно очевидна и понятна.

Более сложно распознать вторую ее сторону, которую условно можно обозначить как экзистенциально положительную качественность, поскольку в ней прямо или косвенно воплощается человеческая энергия. Последняя материализуется и принимает форму самостоятельной жизни созданных людьми форм и объектов - товаров, идей, денег, вещей, услуг и т.п. Они как бы расширяют возможности человека: удлиняют его “руки” (железные дороги, судоходные реки), ускоряют передвижение в пространстве (наземный транспорт, самолеты), умножают энергетическую мощь (электричество, газ), обостряют зрение (микроскоп, очки), расширяют объем жизненной информации (компьютеры) и т.д. и т.п. Можно глядеть на все эти вещи как на достижения науки или товары, технические инструменты и аппараты. И это вполне обоснованно. Можно оценивать их функциональную роль, стоимость, уровень совершенства. И это будет тоже верно. Но нас интересует то, что нельзя узреть глазами или потрогать руками, но что не менее и даже более важно.

  Речь идет о том, что все эти вещи несут в себе заряд человеческой энергии, которая в свою очередь начинает воздействовать на всех людей, обогащая качественно их творческие возможности и развивая личность. Если это так, то при чем здесь собственность? А при том, что если все эти вещи не находятся в чьей-то собственности, то они гибнут, портятся, гниют.

  Если смотреть на реалии не в макроэкономические окуляры, а, так сказать, невооруженным глазом, то сразу же видна немалая разница между “маленькими” бытовыми интересами простого человека и “стратегическими” целями роста национального валового продукта. Рост ВВП на душу населения, может, в России и наметился, да не имеет ничего общего с доходом “на тело” каждого гражданина. И это понятно, ибо бывают персоны очень большие и богатые и люди - простые, маленькие, обывательские. Разумеется, “среднедушевые” показатели относятся не к мертвым людям, а к живым. Но где и как они живут в действительности, эти показатели отнюдь не раскрывают.

  В советский период вся экономическая жизнь определялась интересами и волей правящей партии и руководимого ею государства. “Общенародная экономика” a priori вмещала в себя все частные и коллективные интересы граждан, всю их производственную энергию. А раз так, то никаких “своих” целей и ожиданий, а тем более собственного дела и собственности, у граждан и быть не могло. Кому эти цели могли служить? Разве только врагам социализма. Но их “как класс” успешно ликвидировали. Все стало общенародным, т.е. государственным и “реально-социалистическим” (точнее: ирреально-социалистическим). Все энергийные соки и созидательные силы втянул в свою грандиозную воронку административно-командный тип хозяйствования.

  Но нормальный человек даже при внеэкономическом принуждении находил в своем труде творческое и профессиональное удовлетворение. Социальная энергетика морально и физически здоровой личности естественным образом выливается в трудовую деятельность. Труд необходим не только для обеспечения условий жизни, но и для реализации высших потенций личности, для ее проявления в социуме.

Если с этих позиций посмотреть на экономику, то она предстанет перед нами как особая форма человеческого бытия.

* * *

  Мир вступает в информационную эпоху, в которой сам человек и вещи, его окружающие, как бы утрачивают свою материальность, становятся виртуальными символами. То же самое происходит с собственностью. Ее вещную форму все чаще владелец вовсе не видит, но распоряжается ею, не выходя из дома, через сеть моментальных электронных операций по покупке и продаже, дарения и наследования, даже воровства. Право на собственность теперь нередко дороже и полезнее, нежели ее потребительная стоимость как конкретной вещи: дворец стоит, и в нем никто не живет, но право собственности на него летает по свету от одного хозяина к другому, обогащая каждого на своем пути. Только по этой причине конкретная собственность бывает так дорога и приятна, хотя никому лично совсем не нужна. По ненадобности и продается.

  И тем не менее дворец этот или любая другая вещь как бы являются реальным или официально признанным продолжением, расширением, важным качеством хозяина. Они придают ему дополнительный вес и значение в обществе. Именно этот личный (фамильный) смысл изначально воплощало само понятие “имение”. В век компьютеров виртуальное “имение” вполне заменяет его вещественную реальность.

  Мы привыкли видеть в собственности (частной, групповой, государственной и пр.) только сам предмет: землю, завод, скот, машину, а также право на пользование и обладание ими. Поэтому главное внимание все экономические и юридические школы обращают на вещь, а не на человека, который ими владеет. Нас же интересует сама личность хозяина собственности. Но не преимущества его возможности “иметь” над нищим, который не имеет никакой собственности, и не право на богатство, а душа и чувства собственника. Наиболее важно здесь его чувство ответственности как человека цивилизованного и гражданственного, как “одухотворенного собственника”. Ведь бывают и такие незаурядные исключения из общего правила. Их еще в России мало, но они есть. Надеемся, что число их будет расти.

Факт собственности относится к области развития личности, а не только экономики.  Экономическая и юридическая стороны вторичны, а не первичны. Присвоение некоторых вещей есть всего лишь особенное выражение естественного права личности на существование, некоторую степень благосостояния и свободы. Пока ничейных даров природы и вещей много, а нас мало, мы не спорим и легко удовлетворяемся эгоистическим их завладением. Проблема собственности обостряется тогда только, когда ее приходится делить. Вот тут-то и проявляется разница характеров и притязаний. Дело быстро доходит до крови и войн. Всякая идея справедливости и солидарности при таком повороте гибнет на корню, что извращает естественную природу человека и превращает его не столько в хозяина, сколько в раба собственности. Такой человек к своему “Я” причисляет все то, что ему принадлежит, и потому защищает последнее, как личную жизнь и плоть. Отсюда добро, которое воплощается в собственности, вырождается во зло, причем не только для других, но и для самого владельца.

  Собственность сама по себе, без человека, на нее претендующего, - это химера, нуль. Вот, скажем, на лугу пасутся коровы, жуют травку. Они - животные, которые дают молоко, и только. Они становятся собственностью, когда появляется хозяин. Что он с ними делает, никого не касается. Его право собственности на данное стадо священно. Пастух таким правом не обладает.

Но право распоряжения этими коровами и сами коровы - это все же разные субстанции, не так ли? Отнимите у хозяина право (или самих коров), и перед нами обнаружится совсем другой человек. То есть его глаза, руки, сердце, все тело останутся прежними, но сам он потеряет некое важное преимущество, нечто, что “расширяет” его личность, делает ее сильнее, значительнее, хотя нисколько не умнее, не сильнее физически.

  Вот почему можно согласиться с мнением, что с нравственной точки зрения собственность есть всего лишь некоторое продолжение личности в вещах, некоторое важное добавление и даже преимущество.

  В конечном счете, никакое даже самое гениальное экономическое или юридическое истолкование собственности, никакая ее правовая форма не способны игнорировать главное - человеческое содержание материальной жизни. Но, к сожалению, именно этим пренебрежением и полны все наши мудрствования о российской экономике и реформах по ее устройству.

  Человек, и только человек, есть основа и стержень всякой собственности вообще. Без человека ее нет и быть не может. Возможно, это звучит банально. Да, но на деле-то о человеке, как о старом Фирсе, мы и забываем, день и ночь занимаясь тем, что же делать со своим “вишневым садом”.

  Следует напомнить, что в былые времена приоритет человеческого начала в экономике исповедовали многие выдающиеся умы - древнегреческие философы (Платон, Эпикур), все христианские мыслители с первых веков до наших дней, некоторые экономисты и философы Нового Времени (А. Смит, М. Штирнер).

В России огромный вклад в развитие этой идеи внесли С.Н. Десницкий, И.А. Ильин, Вл. Соловьев, а также плеяда корифеев Серебряного века - С.Н. Булгаков, П.И. Новгородцев, Н.А. Бердяев, В.Ф. Эрн и др. Но многое из этого, к сожалению, забыто, и забыто основательно.

  Увы, в обыденном современном сознании собственность соотносится с предметом, а не с человеком, который ею владеет. А если и с человеком, то только в самом негативном плане полного его осуждения. Такой взгляд во многом порожден криминальной подосновой нынешней крупной собственности в России. И этот факт нельзя сбрасывать со счета. Но все же не он определяет историю и роль частной собственности.

  Она созидается и трансформируется в ходе производственного или коммерческого процесса, в конкретном экономическом и социальном деянии. Оно может быть самым полезным и продуктивным, самым необходимым. Вот почему мы сейчас берем за скобки все возможные и, увы, самые реальные факты коррупции и криминала на хозяйственной почве и сосредоточиваем внимание лишь на социальной позитивной функции частной собственности, а, соответственно, человеческой, но вовсе не сатанинской ее природе.

  Иными словами, мы хотим видеть в собственнике достойную личность, ответственного гражданина России, но не социального жирного трутня. Эта сторона дела с точки зрения будущего России куда важнее привычного и во многом справедливого осуждения. Мы знаем, что никакие советы и поучения не меняют характер личности и ее отношения к собственности, а посему лишь хотим пробудить общественный интерес к самой возможности гуманизации капитала и развития его социальной функции. Этот аспект для нас имеет главное значение: не человек - для экономики, а экономика - для человека.

* * *

  Именно такое “человеческое измерение” экономики более двух веков назад предложил великий Адам Смит (1723-1790). Его вклад в науку признан во всем мире, но, к сожалению, далеко не все уроки смитовской школы политэкономии усвоены прочно, а некоторые важные его умозаключения и вовсе проигнорированы или искажены.  К сожалению, о Смите как философе-моралисте знают немногие. Его первая большая книга “Теория нравственных чувств или опыт исследования о законах, управляющих суждениями, естественно составляемыми нами, сначала о поступках прочих людей, а затем о наших собственных” (1759) издавалась в России в 1868 г., а затем на долгие годы была предана забвению. Лишь совсем недавно, в 1997 г., спустя 130 лет, ее, наконец, переиздали в количестве всего 5000 экземпляров.

  Марксистская политэкономия в отличие от Смита фактически забыла человека как созидателя экономики, превратив образ последней в некий самостоятельный и надо всем возвышающийся монолит. Его холодные конструкции из формаций и способов производства, стальных опор рынка и распределения, запутанной арматуры производственных отношений, финансовых скреп и т.д. буквально подавили живого человека и всех людей вместе.

  Такой взгляд на производственную деятельность плох тем, что ставит людей за скобки объективного процесса, порожденного их же субъективными усилиями. Ссылаться при таком подходе на учение Адама Смита означает по крайней мере не увидеть в его теории главного, а именно - человеческого смысла экономики.

Общепризнанно, что экономика является полем самых бесчеловечных и жестоких проявлений. Дикая эксплуатация, несправедливость, роскошь одних и бедность других, изнурительный труд и праздность, обман и преступления, алчность и предательство - все самые худшие черты человека в этой сфере проявляются особенно резко.

  Но, с другой стороны, именно в экономике раскрывается творческий труд людей, проявляется личная инициатива, созидаются сами средства к существованию и, в конечном счете, развивается цивилизация, люди действительно становятся единым человеческим родом.

  Как понять такое противоречие? Как объяснить его человеческую причину? Этой проблемой и занялся Адам Смит.

  Обычно учение Смита оценивают с точки зрения раскрытия механизма производственных и рыночных процессов, динамики капитала, роли денег и труда, особенностей развития хозяйства у разных народов и т.д. И это верно. Но ограничиваться этим нельзя. Главное в теории Смита - это человеческое измерение экономики.

  Не услышав внутренней мелодии смитовской мысли, мы обретем лишь беззвучный инструмент, на котором каждый способен бренчать от души. Но что значит человеческое измерение? Да только то, что в “нечеловеческих”, т.е. объективных, правилах экономики Смит видел естественный исток человеческой целеустремленности и действия, во-первых, и оценивал все реальные экономические явления с точки зрения их целесообразности и полезности для каждого человека и целых народов, во-вторых.

  Важно отметить, что Смит в принципе следовал по стопам Томаса Гоббса с его обожествлением естественных законов. К их числу Смит в первую очередь причислял закон симпатии и совести, который он относил и к экономической деятельности людей. Наш “внутренний голос, - писал он, - это полу божество, судящее в душе нашей о добре и зле”.2 Совести присуще наполовину “божественное происхождение” и наполовину земное. Поэтому ее “власть более сильная и управляющая нами, так сказать, против нашей воли”.3 Именно с позиций приоритета полубожественной и полуземной, т.е. человеческой морали, Смит и подходил к разбору экономических явлений. Его интересовал не механизм, а смысл и польза хозяйствования человека на земле.

  Распространение принципов симпатии и добродетели на экономику придало его учению особую теплоту. Именно из-за “озабоченности чувствами людей мы стремимся к богатству и избегаем бедности? Что есть цель жадности и честолюбия, погони за богатством, властью и превосходством?.. Какие преимущества мы приписываем тому великому стремлению человеческой жизни, которые мы называем улучшением своего положения? Привлечь внимание и заботу, быть отмеченным симпатией, довольством и одобрением - вот все преимущества, которые мы от этого можем предполагать”.4

  Конечно, стремление к улучшению жизни определяется не сентиментальными чувствами, а материальными факторами, о которых столь обстоятельно размышлял Адам Смит.

  В одном из писем он писал: “Для того, чтобы поднять государство с самой низкой ступени варварства до высшей ступени благосостояния, нужны лишь мир, легкие налоги и терпимость в управлении, все остальное сделает естественный ход вещей”.5 Последнее замечание, конечно, следует понимать не как защиту стихийного экономического развития, а как принцип освобождения экономики от искусственных пут и неразумных законов государства.

  Цель всякой экономической деятельности людей в том, чтобы обеспечить поддержание и продолжение своей жизни и жизни потомства. Это творчество, созидание нового, преобразование окружающей среды, т.е. ее очеловечивание, “окультуривание”: удвоение плодородия земли, превращение бесцельно текущих рек в транспортные артерии, превращение дремучих лесов в цветущие плодоносные равнины.

Так рассуждал Смит. Разумеется, дикая природа от этого страдает, но кто знает, может быть, и она желает “очеловечиваться”. Ведь она побуждает человека к творческой деятельности. В соединении человека с природой, их обоюдного труда и созидаются основы благосостояния народов.

  Первейшим и главным источником всякой экономики выступает человеческий труд. В отличие от ряда других экономистов Смит оценивал его значимость и цену не только с точки зрения количества затраченного времени, но всегда учитывал и те “телесные и душевные тяготы”, связанные с трудом, которые вообще невозможно измерить. Почет и признание, по его мнению, составляет “значительную часть вознаграждения во всех особо уважаемых профессиях”.6 Отсюда следовал вывод о том, что трудовые способности граждан образуют часть “основного капитала”, “богатства всего общества”.7

  До Смита многие экономисты рассматривали оплату труда в качестве “особого зла”, сдерживающего развитие торговли и промышленности (Петти, Темпл и др.). Смит иначе оценивал затраты на “труд, видя в них стимул производства: щедрая оплата труда является поэтому как неизбежным следствием, так и естественным симптомом роста национального богатства. Скудное существование трудящихся бедняков, с другой стороны, служит естественным симптомом того, что страна переживает застой, а их голодание, - что она быстро идет к упадку”.8

  Этот вывод Смита следовало бы всегда иметь в виду. Ни одно общество, подчеркивал он, не может процветать, “если значительнейшая часть его членов бедна и несчастна”. И, напротив, прогрессирующее состояние экономики укрепляет “состояние бодрости и здоровой энергии для всех его классов, неподвижное - уныло, упадочное - мрачно”.9

  Все эти рассуждения великого экономиста выглядят сами собой разумеющимися, но, как ни странно, именно их почему-то мы часто забываем, требуя от граждан все больших и больших трудовых затрат, не умея даже оплатить их усердие. Исходя из заботы о людских интересах и потребностях, он подчеркивает, что бережливость и благоразумие в большинстве случаев могут вполне уравновесить “не только частную расточительность и неблагоразумие отдельных лиц, но и расточение общественных средств правительствами”. Стремление людей улучшить свое положение столь могущественно и неодолимо, что способно “обеспечить естественное развитие в сторону улучшения общего положения вопреки чрезмерным расходам правительства и величайшим ошибкам управления”.10

  Упоминание об ответственности правящих элит за благосостояние народов весьма показательно. Сейчас, правда, многие неолибералы исходят из идеи максимального отстранения государства от экономики, но точка зрения Смита отнюдь не сводится к расчету на стихийную победу экономической целесообразности. Роль человеческого фактора для него является решающей. Именно с этих позиций, на наш взгляд, и следует подходить к анализу диалектики взаимосвязи человека и частной собственности. Не пора ли, наконец, поискать путь к соединению нравственных правил с экономической деятельностью. Не в этом ли состоит тот смысл, к которому, по Смиту, человек и должен стремиться всей своей полубожественной и полуземной душой.

  Продолжая логику А. Смита о нравственных принципах экономической деятельности, обратимся к христианским истокам его концепции.