Библейский комментарий в богословии митрополита Антония Сурожского, страница 3

Другими словами, человек может лично встретить Бога, читая Св. Писание. Это, я полагаю, и есть тот сод, тайна, мистический опыт, который владыка Антоний пережил сам и приобщает нас к нему в своей проповеди. Мы все хорошо помним рассказ владыки о том, как он 14-летним мальчиком, впервые читая начало Евангелия от Марка, пережил личную встречу с воскресшим Христом. Разумеется, встреча с Христом возможна и вне всякого чтения, как не пришлось ничего читать по пути в Дамаск апостолу Павлу, но митрополит Антоний подчеркивает, что он встретил Христа именно читая Евангелие, и как-то связывает этот опыт с тем, что ему открылось в чтении. Я напомню, что он называет всегда три характернейшие черты евангельской вести: 1) что для Бога все свои и Он любит добрых и злых одинаково, как отец любит детей; 2) что Бог всегда полностью уважает человеческое достоинство и 3) что Бог до конца солидарен с человеком. Эти особенности евангельской вести не всегда выражены в проповеди Христа, но они всегда присутствуют в Его личности. Итак, тайна оказывается очень простой — она не шифр, не трудно разгадываемый секрет; тайна — это сама личность Христа, к встрече с которой нас готовит все Св. Писание, и открывается она в Евангелии. В одной проповеди новобрачным владыка так, на мой взгляд, бездонно глубоко, хоть и кратко, выразил эту тайну: «Мы трижды обходили аналой, на котором лежало Святое Евангелие, образующее собой и слово Христово, и Самого Спасителя Христа. В центре жизни, в центре вашего шествия да будет это Евангелие, с единственной заповедью, которую дала нам Божия Матерь: что бы Он вам ни сказал — то сделайте».

Мне хотелось бы попробовать показать на примере как то, что владыкино толкование Св. Писания выдержано в жанре мидраша, так и то, что этот мидраш представляет собой подлинно пардес, т.е. что следуя за владыкой в восхождении на гору Св. Писания, мы можем пережить приобщение к евангельской вести.

Рассмотрим толкование притчи о блудном сыне из книги «Духовное путешествие». В начале главы, которая так и называется «Притча о блудном сыне», приведен весь текст притчи, которая, как известно, содержится только в Лк. Это, как правило, характерная особенность мидраша: мидраш бывает на стих или на эпизод из Св. Писания и этот отрывок приводится целиком. Затем митрополит Антоний предваряет размышление об этой притче замечанием о ее исключительной важности: «Она лежит в самой сердцевине христианской духовности и нашей жизни во Христе». Это тоже необходимо: мидраш в каком-то смысле учебный, школьный жанр, они бывают разной сложности, и о крайней сложности текста ученика следует предупредить. Далее он кратко формулирует сущность притчи, о чем она: «Человек изображен в тот самый момент, когда он отворачивается от Бога и оставляет Его, чтобы следовать собственным путем в "землю чуждую", где надеется найти полноту, преизбыток жизни. Притча также описывает и медленное начало, и победоносное завершение его пути обратно в отчий дом, когда он, в сокрушении сердца, избирает послушание». Это все еще не толкование, а только создание условий для него. И вот владыка переводит простые слова притчи: «Отче, дай мне...» в то, что они значат на самом деле: «Отец, ты зажился — умри». И вот тут началось толкование. Из детального истолкования следует ошеломляющий богословский вывод — определение сущности греха: «Исключить любовь, потребовав от любящего и дающего, чтобы он ушел из нашей жизни и согласился на небытие и смерть. Это метафизическое убийство любви и есть грех в действии — грех сатаны». В этой части толкования, как и в следующем за этим абзацем описании пиршественной жизни сына на стране далече сочетаются два уровня толкования — пшат — истинное понимание буквального смысла и ремез — контекст — евангельское учение о грехе в целом, но контекст этот настолько плотен, что отчасти уже приобщает нас к знакомству с Христом. Дальше в этом толковании встречаются и другие виды ремеза — например, объяснение того, что такое свинья в контексте еврейской религиозности, символ нечистоты, последнего дна. И сравнительный анализ поведения блудного сына и Иуды: Иуда помнил только о своем грехе — т. е. о себе, а блудный сын вспомнил отца. Встречается в толковании и уровень драш — проповедь — описывая исповедь сына владыка учит нас просить и принимать прощение. К уровню драш относится и поразительное по непосредственности описание встречи отца с сыном: «Как часто стоял он (отец) на пороге, всматриваясь в дорогу, по которой сын ушел от него! Он надеялся и ждал». В каких-то моментах толкования уровень ремез или драш подымаются, на мой взгляд, до полноты постижения Евангелия, например, когда владыка объясняет, что означает в притче перстень, который отец надевает на руку сына. Он рассказывает о символическом значении перстня в культуре Древнего Востока, о доверии, которое сказывается в передаче перстня, о полноте прощения, выражающейся в этом доверии, и вдруг произносит таинственные слова: «Перстень Единородного Сына, который умер на кресте из-за человеческого предательства, и чья смерть была победой над смертью». И, наконец, толкование полностью подымается на уровень тайны и ведет к полноте, владыка учит нас «возвращению вглубь своего я, где мы были живы в Боге вместе с другими людьми», он готовит нас к встрече с Богом, он говорит с властью: «Мы можем возвратиться к Отцу». Он учит нас тайне личного знакомства с Христом и одновременно неслыханной простоте этой тайны, он говорит о Божьем суде, что он основывается на одном: ты человек или ты ниже достоинства человека. «Если мы хотим стать истинными детьми Божьими, мы должны прежде всего <...> — стать человечными, поскольку чувства товарищества, сострадания, милосердия заложены в нас независимо от того, хороши мы или дурны». Итак, пройдя вслед за митрополитом Антонием весь путь восхождения на гору Св. Писания, мы оказываемся в саду, где нас встречает человек Иисус Христос.