Библейский комментарий в богословии митрополита Антония Сурожского, страница 2

Потому что третий этап толкования именуется драш — «проповедь» и означает всякий раз попытку ответа на вопрос: «Почему это говорится мне?» Человек уже понимающий и о чем вообще речь в этом отрывке из Св. Писания, и каково место этого отрывка в Писании в целом и каково его Sitz im Leben, теперь сталкивается с этим текстом как бы лицом к лицу, чтобы понять, что Бог говорит обо мне, и еще более, что Он говорит мне. Как это происходит, митрополит Антоний описал в том числе на метауровне в беседе о притчах. Он напоминает о том, как пророк Нафан рассказал царю Давиду притчу о единственной овечке бедняка, и поясняет, что перед вопросом, «почему это говорится мне?», человек должен быть поставлен неожиданно, будучи вовлечен в ситуацию незаметно. Если бы Нафан, — говорит владыка, — пришел к Давиду с прямым обличением, тот отвечал бы наверно: «Я — царь», и как щитом закрылся бы этим словом. Вместо этого Нафан рассказывает ему историю о любимой овечке так подробно, что Давид проникается всем горем бедняка и яростно, с готовностью стать на его защиту спрашивает: «Кто богач, кто обидчик?» И тут пророк подносит ему эту историю, как зеркало, и говорит: «Ты — этот человек». И это рождает в царе Давиде самое подлинное покаяние, выражающееся в словах 50-го Псалма. Однако, митрополит Антоний не только описал, как вовлекает человека в текст искусный проповедник, в каждой своей проповеди он ставит нас непосредственно перед евангельским текстом: вот Петр выходит из лодки и, пока доверяет Христу, идет по водам, а, испугавшись, начинает тонуть. А ты, по бездне нашего бытия спешишь навстречу Христу или тонешь в суете? Вот иудеи, жесткие, но добросовестные люди, уходят один за другим. А ты стоишь перед Христом, раскаиваясь, готовый начать новую жизнь, или уходишь в смущении? Вот толпа у Креста. Где мы в ней — с единственным верным учеником, с не помнящими себя от горя женщинами, или с любопытствующей толпой, или среди равнодушных солдат, исполняющих чужой приказ, а может и хуже того — среди злорадствующего начальства? Владыка Антоний не только выполняет здесь задачу проповеди, но и учит, как нам «проповедовать самому себе», как нам отыскать свое место в ситуации Св. Писания. Во многих беседах, проповедях и докладах он напоминает: Евангелие обращено к каждому из нас, но всегда по-разному. Если мы читаем его открыто, мы обнаруживаем, что одни слова Писания не задевают нас, оставляют равнодушными — это значит, что сейчас они сказаны не мне; другие вызывают в нас протест — и это область греха в нас; но гораздо важнее, что некоторые, пусть немногие зажигают наше сердце так, как об этом сказано в Евангелии: «Не горело ли в нас сердце наше?» Вот здесь-то я нахожу свое правильное место в евангельской ситуации, начиная с этой точки я могу исправить свою жизнь и приблизиться ко Христу.

Зачастую этих трех этапов восхождения оказывается достаточно. Вместе они образуют ПеШеР — «комментарий» в собственном смысле слова. Это слово мудрецы предлагают понимать как аббревиатуру Пшат — Шиур — Ремез, т. е. буквальный смысл, урок (то же, что проповедь), контекст. Однако, мудрецы убеждены, что в каждом слове Св. Писания скрыт тайный смысл, не обнаруживаемый не только в буквальном или контекстном понимании, но даже при беспощадном извлечении нравственного урока Писания. Он дается большим рвением в изучении Торы и духовным усилием. Этот смысл называется сод — «тайна, секрет». Его можно найти или не найти, он может быть и просто подарен, но только если он открывается, человек оказывается не на четвертом этапе восхождения, а на вершине горы, в саду богообщения. Ведь первые буквы слов, обозначающих эти этапы — Пшат, Ремез, Драш, Сод — совместно образуют слово ПаРДеС, которое переводится как «фруктовый сад» и во многие языки вошло как парадиз, рай. Мистическая традиция иудаизма любовно хранит немногочисленные рассказы о «вошедших в сад», мудрецах, переживших богообщение. Однако, насколько можно судить, во всяком случае те немногие из них, кто благополучно пережил это мистическое потрясение, «кто вошел с миром и вышел с миром», не прибегали ни к какой тайной практике и не оставили ученикам никакого особого метода или техники восхождения. Их мистический опыт протекал в простой повседневности, т. е. исходил из праведной жизни, молитвы, постоянного чтения и вдумчивого комментирования Св. Писания.