Волновая механика. Статистическая интерпретация понятия. Кинематическое и механическое соотношение, страница 2

«Поскольку тогда, — как писал Эйнштейн ([84], с. 96), — идеи Борна и Гейзенберга... занимали мысли и чувства всех, кто интересовался теорией»,— Эрвин Шредингер, разумеется, также был осведомлен о новых веяниях в квантовой теории. Однако он не разделял воодушевления многих своих коллег: как замечал он сам, «кажущиеся очень сложными методы трансцендентной алгебры и недостаток наглядности отпугивали, чтобы не сказать отталкивали меня» ([66], с. 147).

Вообще говоря, принадлежность Шредингера к тому или иному течению в физике было бы очень трудно определить. Работая в Цюрихе, он находился довольно далеко от тогдашних центров атомной физики (Копенгаген, Геттинген, Мюнхен), да и с их лидерами (Нильсом Бором, Максом Борном, Арнольдом Зоммерфельдом) он не поддерживал личных контактов. К тому же независимая натура Шредингера не позволяла ему в своих исследованиях примыкать к той или иной «доктрине». Во время торжеств по поводу вручения ему Нобелевской премии он заметил:

«В моих научных работах, как и вообще в жизни, я никогда не придерживался какой-либо генеральной линии, не следовал руководящей программе, рассчитанной на длительные сроки. Хотя я очень плохо умею работать в коллективе, в том числе, к сожалению, с учениками, тем не менее моя работа никогда не была совершенно самостоятельной, поскольку мой интерес к какому-либо вопросу всегда зависит от интереса, проявляемого к этому же вопросу другими. Я редко говорю первое слово, но часто второе, так как побудительным фактором для него обычно оказывается желание возразить или исправить...» ([27], с. 87).

Эти слова не только характеризуют специфический стиль работы и мышления Шредингера, но и указывают на тот внутренний разлад, который сопровождал его работу в первой половине двадцатых годов.

«К современной теории атома я приближался очень медленно. Ее внутренние противоречия звучат как пронзительные диссонансы по сравнению с чистой, неумолимо ясной последовательностью мысли Больцмана... Было время, когда я прямо-таки готов был обратиться в бегство, однако, побуждаемый Экснером и Кольраушем, нашел спасение в учении о цвете» ([93], с. 264).

Такое нерешительное и несколько растерянное отношение к актуальнейшим проблемам атомной физики приводило в конечном счете к тому, что время от времени Эрвин Шредингер начинал искать свое «научное счастье» в других разделах физики, казавшихся ему не столь неблагодарными, например в учении о цвете. Можно поэтому считать большой удачей то, что летом 1925 г. Шредингер познакомился с диссертацией де Бройля и увидел в ней многообещающие перспективы. В этой связи он с благодарностью писал Альберту Эйнштейну:

«Впрочем, все это дело не возникло бы ни теперь, ни когда-либо позже (я имею в виду свое участие), если бы Вы в Вашей второй статье о квантовой теории газов не щелкнули меня по носу, указав на важность идей де Бройля!» ([72], с. 24). Эрвин Шредингер подхватил мысль де Бройля, согласно которой электрон, обращающийся вокруг ядра в модели Бора, может быть описан стоячей волной, и рассмотрел ее возможные обобщения. В этом ему, помимо его прекрасного знания теории колебаний (учение о цвете!), помогло и то, что несколькими годами раньше он уже сталкивался с подобной задачей. Опубликованную им в 1922 г. статью [10] можно даже рассматривать как «предвосхищение, разумеется, бессознательное» результатов де Бройля. Шредингеру удалось показать в ней, что на замкнутых квантованных орбитах (какие существуют, например, в атоме) величина отрезка, гипотетически «связанного» с электроном, воспроизводится при каждом периоде обращения. Хотя Шредингеру казалось невероятным, «что этот результат — лишь случайное математическое следствие квантовых условий квантования и не имеет более глубокого физического смысла» ([10], с. 22), он в то время не стал далее исследовать вытекающие отсюда возможности.

Три года спустя он, однако, увидел в этой идее много обнадеживающего. В ноябре 1925 г. Шредингер писал: «В эти дни я вплотную занимаюсь талантливой диссертацией де Бройля. Она чрезвычайно занимательна...» ([73], с. 313). А месяцем позже в письме своему мюнхенскому коллеге Вилли Вину он выразился более конкретно:

«В данный момент меня мучает новая атомная теория. Если бы только я лучше знал математику! Но я смотрю на вещи с оптимизмом и надеюсь, что если мне удастся справиться с вычислениями, то все будет замечательно» ([89], с. 83).