О задачах обобщающей социальной науки

точки зрения необходимости природы “естественно” все, что есть, ибо все сущее определено необходимыми причинами. Законы природы универсальны и ненарушимы; подчинение им есть для нас не обязанность, а необходимость. Какой смысл еще призывать к осуществлению “естественного”, раз оно необходимо осуществляется само собой, какой смысл — отвергать “искусственное”, раз оно равносильно невозможному? Если же под естественным состоянием разумеется лишь идеал, еще не осуществленный и не совпадающий с фактической действительностью, то какое право мы имеем называть “естественным” то, что согласно свидетельству опыта противоречит фактическим условиям человеческой жизни, и какое мы имеем право — более того — какой вообще смысл называть “искусственным” то положительное состояние, которое ведь необходимо вытекает из реальной природы конкретной человеческой жизни?

Несостоятельность этой, с внешне -формальной стороны столь победоносной и как- будто неопровержимой аргументации, наличие в ней самой смешения понятий или, по крайней мере их незаконного упрощения уже обнаружены нами выше, в критике дуализма между “сущим” и “должным” в обществоведении. Не все, что фактически есть, тем самым “естественно”, т. е. обосновано в природе человека и общества, и наоборот, не все, чего еще нет, тем самым не может быть, т. е. противоречит природе человека и общества. Ибо, как мы видим, .мы должны различать между внешне- эмпирической необходимостью факта и телеологической необходимостью, как подлинной обоснованностью во внутреннем существе человека и общества. Мы должны, коротко говоря, различать между тем, что фактически существует, и тем, что подлинно есть; ибо подлинно сущее есть телеологическая потенция, которая, при всей необходимости своего осуществления осуществляется всегда не сполна и в фактической реальности искажена своим столкновением с эмпирической необходимостью слепых сил природы.

Не менее важно, однако, уяснить себе и тот основной недостаток господствовавшей и наиболее типичной формы учения о “естественном состоянии”, который послужил реальным поводом к этой критике и дает историческое оправдание основной ее тенденции, несмотря на теоретическую односторонность ее. Учение о естественном состоянии прославилось и было наиболее влиятельно в качестве революционного учения, которое под именем естественного состояния разумело небывалый, никогда еще не осуществленный, рационально выведенный из отвлеченных истин о природе человека и цели общества, идеал, и с точки зрения этого идеала признавало “искусственною”, отвергала, как какое-то сплошное недоразумение, всю историческую действительность общественной жизни. Фактически все реальное признавалось неестественным, и потому все “естественное” было призрачной мечтой, чем-то по существу нереальным. Эта позиция была отчасти обусловлена убеждением, что может быть найдена одна и только одна вполне конкретная форма общежития, которая вытекает из подлинной природы человека и потому одна лишь “естественна”, а следовательно, в качестве таковой, противостоит всем остальным, именно доселе реально осуществленным формам жизни, как ошибочным и “искусственным”.

Уже из предыдущего ясно само собой, что весь этот тип мышления нам совершенно чужд, и что мы сходимся с этой господствовавшей формой учения о естественном состоянии лишь в признании ее самых общих и формальных категорий, а не в конкретной разработке самой проблемы. Прежде всего, та “природа человека и общества”, в соответствии которой заключается “естественное состояние”, не может бездейственно скрываться в течение многовековой исторической жизни человечества, ожидая мыслителя, который откроет ее, объяснив людям недоразумение всей их прежней жизни, убедит их отдаться действию этой силы. Она есть, наоборот, подлинно-реальная потенция, никогда не перестающая действовать и потому действительно определяющая всю фактическую жизнь человечества — одинаково и в ее прошлом, и настоящем, и в будущем. Поэтому она столь же мало выразима в какой-либо одной, сполна определенной конкретной форме общежития, сколь мало энтелехия органической жизни вообще требует лишь одной определенной формы организма. Скорее наоборот, именно в качестве органически формирующей творческой силы она требует как многообразия разных видов органической жизни - в зависимости и от внешних условий их жизни, и от своеобразия их внутренней цели, - так и многообразия форм, через которое необходимо должно пройти развитие каждого организма именно для полного выявления его внутренней формирующей силы. Она есть не отвлеченная идея общей цели или задачи человека, а конкретная сила, выражающая единство, внутреннее средоточие всей реальной полноты человеческого существа. Поэтому также она познается не отвлеченными рассуждениями — в конечном счете, по большей части морального порядка — о том, что “разумно” и что “неразумно” для человека, а именно обобщающим рассмотрением природы человека, как реальной сущности - рассмотрением, которое хотя и должно философски восходить до высших, наиболее общих понятий, как последних определений общей космической и духовной природы человека, но вместе с тем должно быть оправдано и всем конкретным опытом исторической жизни; истины, к которым доходит это рассмотрение, должны допускать индуктивную проверку: в самом историческом опыте должно быть обнаружено, что “естественно” и что “искусственно” или “противоестественно” в общественной жизни, т. е. что — соответствуя сверхвременному телеологическому единству человеческого существа — имеет прочное, устойчивое, подлинно- укорененное бытие, и что является лишь случайным уклонением от него, беспочвенным шатанием, либо ведущим к разложению и гибели, либо же побеждаемым органической силой формирования и самосохранения.

В лице этих двух разных пониманий естественного состояния мы имеем коренное различие между критическим понятием естественного состояния и органическим его пониманием, или, точнее — между рационалистически-этическим учением о естественном состоянии как идеале разума, и объективно-конкретным пониманием его, как соответствия эмпирической действительности общественного бытия условиям, которые, выражая конкретно-духовное существо общества, суть одновременно и верховная реальная сила жизни, и ее идеальная норма. С этой последней точки зрения закономерность общественной жизни или, что то же, подлинное неизменно-общее существо ее, образующее объект изучения обобщающего обществоведения, есть природа общества, как она определена живой, сущей идеей человека и общества. Это не есть мертвая, внешняя необходимость закона природы - слепая необходимость факта во всей его случайности и бессмысленности,— но и не есть лишь идеальная необходимость, как соответствие разумному идеалу, реальная осуществимость которого остается ничем не обеспеченной, и само идеальное значение которой не может быть подлинно — объективно обосновано. Это есть реально-научная закономерность, как обнаружение неизменных законов, которые будучи имманентно присущи человеческой природе, с неодолимой силой действуют в реальной исторической жизни человечества, несмотря на все нарушения их, вытекающие из своеволия личности или из слепой необходимости стихийных сил природы, и суть поэтому также вечные, подлинно-достоверные нормы или заповеди человеческой жизни. Существуют и должны быть нами познаны от века данные, не человеком установленные и от его воли не зависящие общие условия и свойства общественного бытия, вытекающие из космически-духовного существа человека и выражающие его — условия, которые обеспечивают осуществление истинного назначения общества и имеют поэтому для нас идеально -нормативное значение и которые обнаруживают свою реальную неодолимую для человека мощь в том, что все нарушения их — возможные, как указано, в силу действия человеческой воли или влияния слепых стихийных сил жизни — неизбежно караются либо своей мимолетностью и тщетностью, либо же в случаях их длительности и упорства, гибелью самого общества.

Это понимание природы общества и задачи обществоведения, конечно, также не ново; скорее даже оно есть исконное достояние человеческой мысли, как бы естественный и необходимый плод человеческого самопознания, лишь по временам теряемый сознанием, от которого ускользнула его внутренняя связь с мировым законом. Это есть именно религиозно-философское понимание общественного бытия. как живого организма, управляемого божественным законом, который есть одновременно и высшая сила необходимости и заповедь разумной жизни. Античная мысль полна этой идеи - начиная с Гераклитова Логоса, как “единого божественного закона, которым питаются все человеческие законы” и великих трагиков, которые, каждый по своему, веруют в силу и ценность мирового закона, реально обнаруживающегося в судьбах человека и народа и открывающего их высший смысл. Средневековое христианское сознание, преобразовав античное миросозерцание, не устранило, а углубило и реформировало эту его идею, и она не чужда и новому времени (достаточно здесь напомнить о Вико). Не прослеживая здесь многообразных форм дальнейшего исторического