Борис Соколов. Английская теория пейзажного парка в XVIII столетии и ее русская интерпретация. Теория пейзажного парка

Борис Соколов. Английская теория пейзажного парка в XVIII столетии и ее русская интерпретация. 1

Теория пейзажного парка, зрелище которого похоже, с одной стороны, на картину классической эпохи, а с другой — на уголок естественной природы, возникла в Британии еще в конце XVII века. Садов, описанных в эстетических трактатах, — подражающих природной дикости, китайскому пейзажному стилю либо "украшенной ферме" — тогда еще не существовало, и теория здесь опередила практику. Особенностью английской садовой мысли в течение всего XVIII столетия оставалось сильнейшее стремление к осмыслению, обобщению и формулировке идейной стороны "естественного" садового стиля. Именно поэтому большинство садовых трактатов, созданных в континентальной Европе, питалось идеями, выдвинутыми Темплом, Поупом, Шенстоном, Вейтли, Уолполом, Рептоном и рядом других английских теоретиков. Ранние английские сочинения по теории пейзажного стиля основывались на идеях, имеющих общественный либо программный эстетический характер {1}. Они часто строились на доказательстве авторской концепции, выраженной в яркой, образной форме. Для эпохи Просвещения, частью которого были эти трактаты, характерно смешение логических построений, исторических аргументов и утопических образов, которые описываются как сбывшаяся реальность. Характерен для английской теории и патриотический настрой, направленный против французского абсолютизма. В известном фрагменте из диалога Шефтсбери “Моралисты” (1709) “устрашающая прелесть” природы противопоставлена “формальному посмешищу (the formal Mockery — “пародии”, “кривлянию”) княжеских садов”, французский адрес которых был ясен читателям: “Даже и грубые утесы, мшистые пещеры, необработанные гроты и срывающиеся вниз водопады, со всей устрашающей прелестью дикой местности, будут тем более привлекательны, чем более они представляют ПРИРОДУ, и являются нам с величием, недоступным для формального посмешища княжеских садов” {2}. Джеймс Томсон в поэме "Свобода" осуждает французский сад как символ стеснения и архитектурной бессмыслицы:

...those disgraceful piles of wood and stone, Those parks and gardens, where, his haunts betrimm'd, And Nature by presumptious Art oppress'd, The woodland Genius mourns {3}. ...постыдных горы древа и камней; А в парке, где стригут его приют, И над Природой нагло держит верх Искусство, Гений рощ скорбит. Естественность парка как противоположность его искусственности стала темой английской эстетики уже ко времени создания "Потерянного Рая" Джона Милтона. Описание Рая в четвертой книге его поэмы часто цитировалось садовыми теоретиками, а имя поэта упоминалось наряду с Гомером, Вергилием, Феокритом и Томсоном, автором поэмы "Времена года" {4}. Здесь тема свободы сливается с мотивом первоначального состояния человечества и натурфилософской медитацией. Эта традиция имеет глубокие корни в культуре английского протестантства. Примером уподобления реального сада райскому вертограду является "Трактат о плодовых деревьях", изданный оксфордским священником Ральфом Остином в 1653 году. Его титульный лист украшен изображением "вертограда заключенного", вписанного в квадрат и окруженного словами из Песни песней (4, 12-13); наверху пожатие двух рук знаменует соединение "Доходов" и "Удовольствий". Книга наполнена библейскими цитатами, доказывающими "достоинство плодовых деревьев", и завершается приложением под названием "Духовное употребление сада плодовых деревьев". Оно представляет собой цикл аллегорий, касающихся всевозможных садовых работ и растений. Хозяин выбирает нравящиеся ему растения, чтобы посадить их в своем саду; так же поступает Бог, выбирая, "кои Духовные Насаждения ему нравятся, дабы посадить в своем Саду, Церкви, и отринуть иные". Садовник старается прививать деревья, пока они молоды; равным образом, Господь призывает своих верных чаще в юности, чем в старости. Если подвой после прививки хорошо растет, то страдает привой, и наоборот; это знаменует борение плотского и духовного начал в "мистическом плодовом древе" {5}. Джозеф Аддисон в тексте 1712 года описывает идеальный сад, наполненный растениями всевозможных видов, которые образуют "смешение огорода, партера, плодового и цветочного садов" и выглядят как "настоящая дикая Природа". Письмо заканчивается библейской аллюзией: "Сад был Обиталищем наших Прародителей до Грехопадения. ...Он дает нам великое Откровение о Замысле и Мудрости Провидения, и предлагает бесчисленные Предметы для Размышления" {6}. Уильям Темпл в эссе "О садах Эпикура" начинает исторический обзор садоводства с типичного для протестантского богословия противопоставления природы и цивилизации: "Если мы верим в Писание, то должны признать, что Господь Всемогущий счел жизнь человека в саду наиболее счастливой, какую Он мог ему дать, иначе Он не поместил бы Адама в сад Эдемский; что это было состояние невинности и довольства; и что жизнь хозяйская и городская возникла после Грехопадения, вместе с грехом и трудом". Властители древности и нынешнего века, в их числе и Людовик XIV, после завоеваний и трудов находили успокоение в создании садов; "и те могущественные императоры, что не удовлетворились сими удовольствиями, присущими всем человекам, впадали в безумие или же расточительность; они считали себя богами либо становились дьяволами, подобно Калигуле и Нерону и многим другим, слишком известным в истории" {7}. Еще одна социальная тема в садовой теории этого времени — призвание к жизни в сельской местности, которая не только выгодна и приятна для помещика, но также улучшает быт и нравы всей округи. Тимоти Нёрс, автор дидактического трактата "Блаженная Деревня, или Рассуждение о выгодах и усовершенствовании хозяйства" (1700), пишет не только о "пашнях, пастбищах и насаждениях, а также о выработке яблочного и грушевого сидра". За инструкциями последнего раздела следует глава "О трактирах и пивных", где в качестве меры к искоренению пьянства, безобразий и вредных разговоров в "сих скандальных Местах" предлагается личный пример "Дворян, и в особенности Мировых Судей", воздерживающихся от их посещения {8}. Далее идут главы "О слугах и работниках", "О бедных" и "О мировых судах