Оноре Бальзак. Детство, отрочество, юность, страница 7

Он    люб    народу,    как    бывало!

Да,    как    бывало! У вас рассказов ведь немало.

Начните-ка   о   нем.

На деревенских посиделках наполеоновский ветеран почтарь Гогла рассказывает многочисленные истории «про императора». И хотя они слышаны-переслышавы, крестьяне просят повторять их вновь и вновь.

Наполеон предстает в романе таким, каким, его сотворила народная мечта об идеальном правителе. Подобно Беранже, Бальзак подчеркивает демократическое начало в личности и действиях императора. «Хорошие были времена!., каждый солдат мог на трон сесть».

Неудивительно, что легитимистская пресса откликнулась на роман «потоками ругани», о чем Бальзак сокрушенно напишет Зюльме Карро (5 октября 1833 года).

С Зюльмой Карро у Бальзака устанавливаются особенно доверительные отношения. Умная, лучившаяся внутренним обаянием и добротой, Зюльма не отличалась красотой и не пыталась обольстить Бальзака женскими чарами. Она не стала его возлюбленной, зато была верным другом, бескорыстной и честной советчицей. Она оказалась не только проницательным критиком (безоговорочно приняв «Полковника Шабера», указала на перегруженность высокопарными рассуждениями и растянутость «Сельского врача»), но и поверенной его сердечных тайн. Признаться, особых тайн, в которых можно было бы заподозрить автора фривольных «Озорных рассказов» (первый десяток их вышел в апреле 1832 года), у Бальзака и не было. Он мечтает не столько об обладании, о страсти, сколько о тихой гавани брака. Он ищет женщину — «жену и состояние», которая сняла бы с него бремя долгов и материальных забот, освободила бы от необходимости творить ради денег. Вместе с тем она должна быть привлекательной и непременно знатного происхождения. Бальзак мечтает о браке, который принес бы ему покой, но при этом совершает поступки, покоя окончательно лишающие.

После успеха «Шагреневой кожи» квартира на улице Кассини начинает казаться ему тесной. Снят еще один этаж, покупаются дорогие ковры, мебель, обитая зеленым шелком в стиле Людовика XV. Бальзак обзаводится парой лошадей и тильбюри с ливрейным лакеем на запятках.

Страсть к роскоши не являлась слабостью одного Бальзака. Дома его друзей и недругов были обставлены значительно богаче. Разве Гюго не устроил себе подлинно барское жилище, соответствовавшее названию Королевской площади, на которой он поселился а 1832 году? Обожавший старинные вещи, он обил а нем стены красным штофом, поставил мебель готического стиля, украсил покои старинными потрескавшимися вазами и тарелками, венецианскими люстрами и картинами любимых художников.

Бальзаку нравилось жилище Теофиля Готье, у которого он частенько бывал, обставленное дорогой мебелью— смесью стилей Ренессанса и Людовика XIV.

Писателя восхищал царственный вид бело-золотистого салона Дельфины Жирарден, украшенного вазами и статуями. Он перестал бывать в доме своего бывшего приятеля, а отныне яростного недоброжелателя Жюля Жанена, но помнил, что стены и даже потолок одной из комнат в нем обтянуты гобеленами, а двери и простенки покрыты изящной живописью в манере Ватто. Особенно ему понравилась великолепная библиотека, занимавшая все стены одной из больших комнат, украшенной позолот ценными консолями, на которых расставлены флорентийские статуэтки из серебра.

Неизгладимое впечатление произвел праздник-маскарад, устроенный Александром Дюма, когда всю квартиру преуспевающего писателя расписали фресками Делакруа, Буланже и другие прославленные художники. Бальзак нарядился в домино, чтобы попасть на торжество.

«Непосвященные, возможно, удивятся, — писал Жерар де Нерваль, близко знавший Бальзака, — почему французские писатели лезут из кожи вон, чтобы обставить с такою роскошью свое жилище. Дело в том, что в обществе, где царит столь поверхностный дух, им приходится идти на жертвы ради моды, утонченной роскоши и декорума; в противном случае они остались бы незамеченными». Мог ли Бальзак остаться вне соперничест-за? Вопрос лишен смысла. Разумеется, не мог.