Культурная морфология О.Шпенглера «Закат Европы», страница 44

Прежнее смирение подымало человека и не давало ему останавливаться. Оно поселяло в человеке сомнение в собственных силах (м о г у л и я?) и тем самым побуждало напряженно работать. А смирение нашего времени рождает лишь сомнение в целях (с т о и т л и?) и грозит приостановкой деятельности.

“На каждом шагу, – говорит Честертон, – встречаешь людей, которые, утверждая что-нибудь, прибавляют: “впрочем, может быть, я не прав”. Но уж одно из двух: или ваш взгляд должен быть правилен, или это не ваш взгляд. На наших глазах создается особая раса людей, слишком умственно скромных, чтобы верить в таблицу умножения. Нам грозит появление философов, которые сомневаются в законе притяжения, как в собственной фантазии. Скептики прежнего времени были слишком горды, чтобы быть убежденными, а современные скептики слишком смиренны, чтобы утверждать истину. Кроткие – да наследуют землю. Но современные скептики слишком кротки, чтобы требовать своего наследства”.

Такое именно смирение у Шпенглера, таков его релятивизм и скептицизм. Смирение у него есть, он по-своему его декларирует, но оно направлено н а ц е л и, а не на органы постижения. В силе своих познавательных символов Шпенглер не сомневается, но он потерял веру и просмотрел универсальные истины, накопленные европейской культурой.

Таким образом, Шпенглер помогает нам нащупать точный диагноз духовной болезни современной европейской культуры: б е з р е л и г и о з н ы й с к е п т и ч е с к и й с а м о у т в е р ж д е н н ы й р а ц и о н а л и з м.

И в этом раскрытии его величайшая художественно-философская заслуга. 

совсем соответствовал его мысли о географически строго очерченных границах культур. В таком случае встает вопрос, почему же сам Шпенглер, будучи представителем западной культуры, считал себя вправе описывать другие исторические миры, более того, давать характеристики их таинственной и - согласно его же теории - непроницаемой для него души? По этому поводу иронизировал еще Томас Манн: " Только господин Шпенглер понимает их всех в месте и каждую в отдельности и так рассказывает, так разливается о каждой культуре, что это доставляет удовольствие". Убежденность Шпенглера в том, что только человек Запада в отличие от всех прочих культур предназначен для понимания истории, уходит своими корнями в традицию немецкого историцизма ХIХ в. Основополагающая идея историзма - понять человека из его историчности, т. е. изменчивости и постоянного развития, - характерна и для Шпенглера. Не без основания поэт-экспрессионист Г. Бенн (1886-1956), ставший после 1933 г. приверженцем нацистского " народного обновления ", считал, что принцип "все течет" - это чистое немецкое познание. Поэтому, " Гераклит - первый немец, Платон - второй, а все они - гегельянцы ". Еще раньше Ницше отмечал эту немецкую черту в книге "По ту сторону добра и зла": "И сам немец не есть, он становится, он "развивается". Поэтому "развитие" является истинно немецкой находкой и вкладом в огромное царство философских формул; оно представляет собой то доминирующее понятие, которое в союзе с немецким пивом и немецкой музыкой стремится онемечить всю Европу". Но такое фатальное и неизбежное угасание культуры должно означать, по мысли Шпенглера, не стремление уйти от действительности в мир иллюзий, а героическое бесстрашие, с которым следует встретить и осознать закат нашего мира: "Кто не понимает, что уже ни кто не изменит этого исхода, что нужно либо желать этого, либо вообще ничего не желать, что нужно любить эту судьбу или отчаяться в жизни и будущем, кто не чувствует величия, присущей этой активности властных умов, этой энергии и дисциплине натур, твердых, как металл, этой борьбе, ведущейся ледянными и абстрактнейшими средствами, кто морочит голову провинциальным идеализмом и тоскует по стилю жизни прошедших времен, - тот должен отказаться от того, чтобы понимать историю, переживать историю, творить историю". При этом не надо думать, как это часто случается, будто из Шпенглера идет физическая гибель культурно-исторического мира. Он продолжает существовать, но его обитатели не живут полнокровной духовной жизнью, а влачат лишь чисто биологическое существование. Так неправ ли был Шпенглер, ставя под сомнение само понятие ничем не ограниченного бесконечного развития?