Образ трудновоспитуемого учащегося на пороге нового века, страница 2

Реабилитационной педагогике пришлось сформировать целую инфраструктуру учреждений и подразделений для учеников, теряющих психологические связи с первичным коллективом. Благодаря этим усилиям дело обошлось без драматичных последствий, но не для всех. Вернуть ребенку (или подростку) общественные интересы удавалось лишь там, где можно было опереться на поддержку семьи. Если же и она отталкивала и не принимала ребенка (подростка), социальное отчуждение превышало допустимые пределы. Для реабилитации таких детей пришлось подключать Министерство социальной защиты, которое за короткий срок покрыло страну сетью приютов и центров социальной поддержки. Проблема трудновоспитуемости раскололась между ведомствами. Дети маргиналов становились отщепенцами в системе образования.

В этой ситуации было много противоречий, порожденных издержками воспитательной политики, однако оставалась надежда, что школа, переболев "ранним капитализмом", вернется к былой (нормальной) ответственности за ребенка. Отчасти так и произошло. Государственные школы подняли качество своей работы на уровень, оправдывающий привилегии; муниципальные научились взаимодействовать с народом (родителями) и ориентироваться на запросы и ожидания населения; реабилитационные – наладили сотрудничество с учреждениями социальной защиты. Казалось бы, кризис миновал, и сложившиеся направления деятельности по линии интеллектуального развития, реализации личности и социальной поддержки (выживания) четко определили структуру образовательного пространства.

И здесь в очередной раз изменился психологический климат во взаимодействии молодежи с обществом и государством. Взрослые увеличили дистанцию между поколениями, предоставив переходному возрасту непривычную для него свободу волеизъявления. Образно говоря, его окунули в стихию нерегламентированных социальных отношений. Последствия не заставили себя ожидать, и люди захотели получить информацию о том, в какой мере оправдан риск "разнузданного" поведения молодежи и насколько он необходим объективно. Но если он не оправдан, то в какой степени государство, и  в частности школа, может влиять на ситуацию? И поскольку наше общество в этом вопросе повторяет исторический опыт буржуазной демократии, – насколько он приемлем в наших конкретных исторических (и экономических) обстоятельствах?

Прежде всего, необходимо оговориться, что речь должна идти не о рациональном выборе воспитательной стратегии, который взрослые сделали под влиянием конкретных соображений (опять же – экономических, социальных и т. д.), а об интуитивной реакции на изменение жизненного уклада. При этом не только у нас, но и в мировом сообществе, принявшем за основу человеческих отношений свободу предпринимательства, незыблемость частной собственности и примат прав человека над интересами государства, лозунг "Идеалам – да, идеологии – нет" сам по себе лег в основу воспитания.

Достаточно вспомнить, что буржуазная демократия, отличительной особенностью которой является "непрерывное потрясение всех общественных отношений", когда "все возникающее вновь оказывается устаревшим прежде, чем успеет окостенеть", "все сословное и застойное исчезает, все священное оскверняется, и люди, наконец, приходят к необходимости взглянуть трезвыми глазами на свое жизненное положение и свои взаимные отношения", по самой сути не может закладывать в человеке какую-либо идеологию, прежде чем он будет в состоянии выбрать собственные внутренние смыслы. При этом авторитарное общество, напротив, стремится осознанно заложить рамки будущих контуров личности до того, как возникнут соблазны воинствующего индивидуализма.

Недаром К. Маркс уделял особое внимание воспитанию личности, придавая этому безусловно классово антагонистический характер. "Личностью вы признаете только буржуазного собственника. Такая личность действительно должна быть уничтожена"[1].

С точки зрения педагогической психологии отказ от лозунга уничтожения личности, склонной к предпринимательству, означает очень многое.

До последних лет наши дети подходили к моменту рождения личности, оснащенные навыками социальных ролей. Молодежь была подготовлена к переносу во внутренние смыслы именно коллективистских ценностей, и если, подчиняясь природе, эмансипировалась, протестовала, стремилась к оригинальности, то без замаха на основы и без угрозы разрушительными поползновениями. Трудности адаптации возникали лишь у тех неудачников, которые оставались вне коллектива и переносить внутрь личности им было просто нечего: из отрицательной самооценки Я-концепция просто не образуется. Да и на Западе не торопились приводить систему воспитания к новым формам, и лишь во второй половине XX в., окончательно "отринув священный трепет религиозного экстаза, рыцарского энтузиазма, мещанской сентиментальности", молодым людям дали возможность выбирать нравственные ценности и социальные ориентации в возрасте, когда учителей уже не слушаются, а личностные ориентиры еще только формируются. Вероятно, люди в массе своей поверили, что воспитательная культура достигла уровня, на котором за детей можно не беспокоиться, а стихию молодежно-подростковой субкультуры удастся удержать в рамках цивилизации.

Интуиция не подвела демократическое общество. Молодежь, которую бросили в стихию незрелой субкультуры, поначалу сопротивлялась. Она протестовала движением "отказников", эпидемией наркопристрастий, сексуальной революцией, но взрослые пережили этот период без паники. Возраст неполной ответственности был увеличен, срок обучения продлен до 12 лет, меры уголовной ответственности за многие правонарушения заменены на административные. Постепенно студенты вернулись с улиц в университеты, средний класс вынес из движения хиппи только стиль поведения, и успокоился. В пространстве "между пивнушкой и тюрьмой" остались лишь люмпенизированные неудачники, чей протест был явно не лишен социального озлобления; к ним стали применять меры социальной поддержки, разнообразные и большими силами. Таким образом, сегодняшний взрослый человек западного мира, переболевший подростково-молодежной необузданностью, начал воспринимать окружающий мир иначе, нежели "наш" человек, не прошедший такого испытания. Возник психологический барьер, мешающий партнерству, а бывшие советские люди, не дожидаясь указаний свыше, начали готовить своих детей к жизни в открытом обществе.