Мишель Фуко. История безумия в классическую эпоху, страница 2

Последуем же за языком в его свободном течении: homo psychologicus - это прямой потомок homo mente captus" (с. 516). То есть человек психологический - прямой потомок человека безумного.

Фуко прослеживает все метаморфозы этой мифологемы. Первоначально средневековые безумцы - это люди Божьи, те самые нищие духом, которым (неточный перевод с греческого!) открылось царствие небесное. Мудрость мира сего, если вспомнить апостола Павла, есть безумие перед Господом, соответственно, по контрапозиции (а средневековые схоласты были большими мастерами в рассуждениях такого рода), безумие в мире есть высшая мудрость. Не случайно вплоть до начала классической эпохи в литературе и фольклоре безумец опровергает псевдомудрецов и оказывается носителем подлинной истины. Но постепенно оценка безумия меняется, и оно становится одним из пороков, а по мере утверждения рационализма и основным пороком, источником всех прочих. У Мольера безумец уже в лучшем случае симулянт, в худшем - негодяй, чаще же и то, и другое. И безумцы, наряду с преступниками, попадают в специально созданные заведения, которые не имели ничего общего с больницами, но много общего - с тюрьмами.

Не самая главная, но четко прослеживаемая на протяжении всей книги задача автора - критика традиционной истории психиатрии. Ее, как историю любой науки, принято описывать как постепенное накопление знаний, неспешный отказ от заблуждений, то есть прогресс, приведший в конечном итоге к возникновению лечебниц для умалишенных, а также современных методов лечения. По Фуко же, психиатрия (он предпочитает для обозначения ранних стадий развития этой науки термин "нозография") не нашла, а создала в безумце больного, постепенно формируя свою теоретическую базу, проделав путь не от наблюдений к обобщениям, а наоборот. Причем теории безумия были долгое время еще безумнее, чем объект, который они исследовали, как не без язвительности отмечает Фуко. Так, во времена господства механицизма врачи склонны были объяснять все явления человеческой психики движением "животных духов". "Как правило, животные духи относят к сфере восприятия. Димерброк ...утверждает, что они незримы, опровергая Бартолина, якобы видевшего их... Халер... утверждал, что они не имеют вкуса, и возражал Жану Паскалю, который попробовал их и нашел кислыми..." (с. 542). Среди причин безумия называли все, что угодно, в частности, чтение книг: "Девочка, которая десяти лет от роду читает, вместо того чтобы резвиться, в двадцать лет превратится не в добрую кормилицу, а в истеричку" (с. 370). Мысль, между прочим, довольно верная, и примеры, ее подтверждающие, ныне можно встретить на каждом шагу. Но вернемся к нашим безумцам.

Путь от безумца-преступника к безумцу-больному занял больше двухсот лет, только к концу восемнадцатого века кое-кто осознал, что их надо не наказывать, а лечить. Тогда же взамен цепей были изобретены смирительные рубашки. Но так ли уж сильно трансформировался статус безумца, если изоляция как основная мера борьбы с безумием осталась неизменной? Именно борьбы, и не важно, что составляет содержание этой борьбы - наказание или лечение. Безумец воспринимался как чужой, как источник постоянной угрозы в те века, когда он был преступником. Но изменилось ли что-то в его восприятии обществом, когда он стал больным? Фуко подчеркивает, что последняя глава его книги - еще не завершение истории. История безумия закончится тогда же, когда закончится история вообще.