Русская православная антропология и фундаментальные установки богословствования, страница 8

Онтологическое структурирование предполагает плюрализм миров и ста-вит предел пониманию и коммуникации. Апофатика предполагает, что сущ-ностная связь различных горизонтов бытийствования невозможна. Человек не может достигнуть горнего мира сущностно. Трансцендирование возможно лишь энергийно. Метафизика и онтология субстагций здесь предстают как частный случай энергийной онтологии событий.

В "поучениях о заповедях блаженства свт. Григорий Нисский, подобно свт. Василию Великому, выделяет различие отличие сущности и энергии Бога, которое Григорий Палама (1296-1359) оформит через тысячу лет в своих "Триадах…" - Божественная природа как таковая, согласно своей сущности, выходит за пределы действия познающего знания, и она не может быть достигнута или постигнута путем наших размышлений. Немыслимое доступно человеку не гносеологически, а онтологически, ибо он создан по образу и подобию Бога. Разум как одна из способностей человека должен со-вершенствоваться, что предполагает не содержательный скептицизм, а само-собирание всего бытийного состава человека.

В подобном контексте вера и разум не только не противопоставляются, но и не различаются радикально. Тайна человека - в Боге, тайна мира в челове-ке. Человек сотворен с тем, чтобы он, уподобляясь Богу, как бы становился Богом и был соучастником Его замысла о творении. Человек создан по обра-зу и подобию Бога и он хотя и может быть обозначен многими именами, взя-тыми по аналогии с чувственными вещами земного мира, но не может быть сведен лишь к образной проекции. Призванный соединить воедино много-гобразие мира он свободно выбрал грех и в этом корень онтологического "расстройства" всего бытия.

Человек изначально несет на себе ущербность падения. Он принадлежит здешнему горизонту бытийствования и его онтологический состав рассеян. Человек не имеет "естественной" природы, он радикально свободен и чтобы устоять должен совершать постоянно усилие самособирания имеющего тен-денцию рассеянию, растраиванию бытийного состава. Опыт "самособира-ния" личности, дискурсивно не организуется. Усилие самособирания совпа-дает с усилием удержания своей мысли на пороге тайны, ибо человек поки-дает привычное пространство представленности. Он должен совершить не-возможное - прекратить единственность и абсолютность здешнего бытия, для чего важно не столько знание, сколько собственное переживание. Но подвигающий себя к онтологическому трансцендированию за пределы здеш-него бытия не может доверять ничему, и в том числе себе. Его облик зыбок и текуч. Он загадка не столько для других, сколько для самого себя. Загадка не предполагающая банального ответа, но установку сдерживания самоволия и самомыслия. Поэтому имена, которые утверждаются дискурсами и институ-тами должны быть употребляемы в контексте радикальной "косвенности". Технические алгоритмы и образные проекции в данном горизонте бессмыс-ленны. Смена субстанциалистсткой установки на экзистенциально энергий-ную требует не столько интеллектуальной сноровки, сколько волевых усли-лий и установок очищения. Собственные усилия человека важны и необхо-димы, но их недостаточно. необходимо "соработническтво", синергия чело-века и Благодати. Онтологическая трансформация предполагает божествен-ную помощь, ибо сущность. сама по себе, может только исполниться, пре-твориться в иное она не может.

С точки зрения классической и современной эпистемы подобная практика может быть названа опытом несостоятельности разума, при встрече с немыслимым. Основное - это не готовые смыслы, а "ум неволнующийся", удерживающий мысль от "мечтаний о несодеянном".

Православие ориентировано апофатическими установками и предстает не как учение или не философская школа, спекулирующая абстрактными понятиями, но опыт Богообщения, не страж морали а хранитель тайны. Констатация тайны в апофатической традиции является не введением в богословие, и не просто характеристиками богословия; а существенно конституирует опыт православной жизни, в котором этико-эстетические компоненты отступают перед онтологическими. В православной мысли границы, разделяющие богословие и духовность, сдвинуты. С этой точки зрения очень важно увидеть бытийные следствия апофатической традиции. Их социокультурные проекции ускользают из богословских дискусрсов.